— Чего это вы раздобрились? — прямо в лоб, не тратя времени на околичности, спросил Игорь. — Я не просил меня отсюда вытаскивать!

— Ну-с, — покачал головой Ланиста. — Я, считайте, прочел ваши сокровенные желания. И решил использовать их во благо своего предприятия. Я помогаю вам решить ваши временные трудности, трачу для вашего освобождения некоторые средства, и смею надеяться, что вы, как честный и воспитанный молодой человек, эти средства отработаете.

— Я не собираюсь…

— Послушайте. Если бы не я, погибнуть бы вам в куда более зрелищном, но совершенно бесплатном поединке.

— Имейте совесть!

— Какая у меня совесть! — ухмыльнулся Игорь; разбитые губы надулись, просочилась кровь. — Я фальшивомонетчик. Патронами палеными плачу. Фармазон.

— Молодой человек, — сморщился, словно на зуб ему попал гнилой орех, — вам так не идет блатная лексика. Честный вы, честный. Я же не первый год живу на свете и в людях разбираться научился.

— Ну, так я вам докажу, что нечестный. — Игорь направился к выходу из переулка, но дорогу ему тут же заступили двое вооруженных людей, выросших словно из-под земли.

— Невежливо это, молодой человек, — голос Михаила Сергеевича стал укоризненным, — прерывать разговор на полуслове. К тому же, с человеком старше себя.

Князев оглянулся и увидел на пороге участка нескольких «черных». Давешний рыжий знакомец, зажав под локтем дубинку, чистил ногти, словно происходящее совсем его не касалось.

— Меня же освободили, — сказал Князев.

— Условно, юноша, условно. Все условно, — он улыбнулся, — все относительно. Пока мой залог у них — вы свободны. А реши я, к примеру, вернуть себе залог — тогда и вас придется вернуть на ваше исконное место. В камеру.

— А я не боюсь, — упрямо зыркнул на Ланисту старшина. — Дождался бы суда, приговорили бы там к чему-нибудь. Не к расстрелу же!

— Не к расстрелу, — подтвердил Михаил Сергеевич. — Понимаете ли, — он доверительно приблизился к старшине и встал рядом: даже запах одеколона доносился сквозь уличную вонь, — наш любимый Черкизон весьма ограничен в жизненном пространстве. Рост вширь давно остановился — кровля при этом ослабляется, и возможны обвалы. И случаются, кстати. Поэтому остается только вверх и вниз. Но и тут есть предел. Лезть до бесконечности вверх нельзя — там поверхность со всеми ее прелестями, а вниз… Нижние ярусы постоянно подтапливаются грунтовыми водами. Если не откачивать воду, то уровень ее будет вот здесь, — желтый ноготь черкнул по стене дома на уровне игорева плеча, — а может, и еще выше.

Старик подождал, ожидая реакции, но Игорь молчал.

— Поэтому кто-то должен приводить в движение помпы, — вздохнув, продолжил Ланиста, не дождавшись ответа. — Иных источников энергии, чем мускульная сила, нам после Катастрофы, увы, не осталось. Маломощные электромоторы с задачей не справляются, топлива для дизелей нет, энергия ветра, воды и пара недоступны, атомная — тем более, животные, что отлавливаются на поверхности, для работы непригодны… Остаются люди — самая неприхотливая скотинка на свете. Увы, добровольно никто на эту работу не пойдет. Ни за какие деньги. Вы бы согласились день-деньской крутить огромное колесо, приводящее в движение водяной насос? А если бы, положим, вы бы устали и бросили это колесо, то вас бы тогда кнутом? Карьера сомнительная…

Князев не проронил ни слова.

— Поэтому колеса крутят осужденные. Работа эта очень нездоровая — тяжелая, в спертом воздухе, в сырости. Год работы на водокачке равносилен смертному приговору. Полгода оставляют след на всю жизнь — ревматизм, астма, туберкулез. К тому же, вода в нижних уровнях радиоактивна… Вот, собственно, к чему вас приговорили бы за ваш незначительный проступок.

— А сколько мне светило? — не выдержал Игорь.

— Пять лет, — последовал невозмутимый ответ.

* * *

Гладиаторы оказались очень жизнерадостными людьми: посмеяться любили по поводу и без. Всякого рода подначки и розыгрыши тут были в большом ходу, но обижаться на них разыгранные и не думали, предпочитая платить той же монетой. Игорю все они сразу пришлись по душе — и чернокожий Джонс, весельчак и балагур, и меланхоличный красавец Алекс, и молчаливый Кузьма, и остальные обитатели казармы, донельзя похожей на памятную Князеву тюремную камеру.

Такие же нары, такие же слои дыма под потолком — курили здесь еще больше, чем в тюрьме. Разве что дверь не запиралась снаружи, и гладиаторы могли свободно выходить в город. Ну и остальные человеческие радости, для заключенных недоступные, — хороший стол с выпивкой, жеманные гостьи, с которыми уединялись в дальнем углу за занавеской (негласный джентльменский кодекс не позволял гладиаторам обращать внимания на стоны, доносящиеся из-за занавеса). Человеку, который легко может не вернуться с ристалища, позволено многое. А то, что сражаться придется серьезно, не напоказ, гладиаторы просветили своего нового товарища сразу.

Чернокожий гигант, виденный Игорем в забегаловке, кусок хлеба в которой стоил ему так дорого, оказался отличным парнем. Как и многие другие, работавшие гладиаторами у Ланисты.

— Не трусь, — приободрил он Игоря. — Работа как работа.

— Легко тебе говорить, Джонс, — возразил широкоплечий блондин Алекс, щеголявший длинными волосами, стянутыми на затылке в конский хвост. — Парень, небось, в первый раз в нашем деле. Ты вот в первый раз на арену выйти не боялся?

— Было дело, — честно признался черный. — Но так боялся обделаться при людях, что о смерти уже не думал.

Своды казармы вздрогнули от громового хохота.

— Тут, понимаешь, какая тонкость, — вещал Джонс, прихлебывая из огромной стеклянной кружки пенное пиво, сдобренное изрядной долей самогонки из огромной бутыли. — Тут как зрители будут настроены. Если благодушно, то оба после сражения пойдут пиво пить — и победитель, и проигравший. А уж если нет…

Чернокожий состроил грустную мину и чиркнул толстым пальнем поперек горла.

— Такой порядок, — подтвердил в ответ на вопросительный взгляд Игоря, мол, не шутит ли, Алекс. — Друг, не друг — придется прикончить, если публика того требует. Шоумастгоуон, как говорится.

— Да бросьте вы мальчонку пугать! — не выдержал Кузьма, до сих пор молча надувавшийся пивом. — Распустили хвосты! Когда вам последний раз доводилось всерьез юшку пускать?

— Точно, — поддержал товарища раскосый, бритый налысо Чингиз, настоящего имени которого никто не знал. — Который месяц уже тварей потрошим и ничего — довольна публика.

— И они пас, — буркнул Кузьма. — Вон, Палыча на прошлой педеле схоронили.

— Сплоховал Палыч, — опрокинул стакан Джонс. — Не открылся бы, не повелся — жив был бы…

Тут уже начался разбор полетов, которым обычно завершались попойки в гладиаторской казарме, и Игорь заскучал. Он не собирался становиться профессиональным бойцом, и тонкости их профессии ему были не слишком интересны. Он был достаточно уверен в себе и хотел использовать свободное от тренировок время с пользой. Выйдя на улицу, он остановил жестом пробегающего мимо рикшу со свободной повозкой.