в донесении к Меншикову февраля 3-го дня 1719 года: «В письме Вашего Высокопресветлейшества… написано о каменных мастерах и подмастерьях, также о навигаторах, которые потребны для исчисления слобоцкого Вашего дому (дворец Меншикова в Лефортове. — Ю. О.)… известие без всякого замедления к Вашему Высокосветлейшеству отправим…» Дворец перестраивают. Нужны расчеты конструкций, чертежи. Но сам Зарудный без «навигатора» сделать этого не может. По меньшей мере странно для строителя такого сложного здания, как Меншикова башня.

Судя по всему, рисует Зарудный тоже неумело. И. Э. Грабарь опубликовал в «Истории русского искусства» два его наброска. Даже по сравнению с не очень мастеровитым рисунком Трезини они лишены профессионализма. В письме 1726 года Зарудный как-то странно извещает о своих рисовальных способностях (речь идет об иконостасе для Петропавловского собора, который резали и золотили в Москве): «И против онаго письма с покорностью моею изъясняю. Обстоятельно рисунком показать невозможно понеже иконостас не плоской и в рисунок невместителен, боковые и осмеричные наугольные и не вместятся и в проспекте…»

Так кто же он, дворянин Иван Зарудный, — подрядчик или архитектор-строитель? По документам известно, что он суперинтендант при Оружейной палате, имеющий смотрение за правильным писанием икон и печатанием лубочных картинок. Цензор, по-теперешнему. Кроме того, велено ему следить за охранением ботика царя Петра и знаменитого готторпского глобуса. За это получал как «цензор» жалованье: 300 рублей в год и сто четвертей муки. Да прибавка за охранение — 50 рублей. Точно известно, что отвечал за сооружение триумфальных ворот к празднованию Полтавской победы и Ништадтского мира, за строение иконостасов для собора на острове Котлин, Преображенского храма в Ревеле (сохранился и по сей день) и Петропавловского собора. С 1710 года в письмах к Меншикову неизменно именует себя «Главный над жилищами директор».

У Трезини с Зарудным общения нет. Только сухая, деловая переписка через Канцелярию генерал-губернатора: архитектор наблюдает за украшением дворца Меншикова, а Зарудный готовит в Москве по присланным чертежам балясины и гзымсы (карнизы). Или — через Канцелярию городовых дел. Ведь за строением и убранством котлинского собора наблюдает все тот же Трезини.

Но как тогда объяснить схожесть двух башен — московской и петербургской или одинаковость совершенно нетрадиционных апсид? Непонятно… Неизвестно…

Петровская эпоха оставила гигантский архив. Но чисто деловой. Почти нет писем частного, личного характера. Люди еще ощущают себя не личностями, а винтиками огромной государственной машины. Поэтому все бумаги очень конкретны, непосредственно о деле, и полное умолчание о месте человека в этом деле, о роли исполнителя. И пока не найдены новые документы, нам остается только высказывать самые разные предположения о причинах схожести Меншиковой башни и колокольни Петровского собора.

В тот, 1712 год, когда началось сооружение собора, в Петербурге ожидали по составленному наряду 28 000 работных людей. Пришло, правда, всего 18 532 человека. Сразу же несколько сотен из них выделили для возведения храма. Предстояло копать глубокие рвы, бить сваи, класть фундамент из плитного камня и заливать известью.

В первую очередь следовало выводить стены колокольни. Уже через четыре года, 24 января 1715-го, Петр настойчиво требует, чтобы «колокольню, которая в городе, как возможно скорее отделать, дабы в будущем 716 году возможно на оной часы поставить, а церковь делать исподволь». Не религиозное благочестие, а честолюбие направляло помыслы царя. Сверкающий золотом дерзновенный шпиль обязан был как можно скорее возвестить окрест о растущем процветании новой столицы.

Одно дело — неуемные желания правителя, другое — реальные возможности. Во-первых, не хватало рабочих рук. С. Луппов приводит цифры, из которых следует, что в 1714 и в 1715 годах столица получила рабочих рук почти на 40 процентов меньше потребного. Так, в 1715 году ожидали 32 253 человека, а сумели набрать всего 18 336. В России ощутимо уменьшилась численность населения. Причин несколько. Тут и война, и высокая смертность на принудительных работах. Сенат в 1714 году вынужден признать, что за тридцать два года (с 1678 по 1710) численность дворов в стране сократилась на 184 416 единиц. А если прикинуть, что двор это как минимум пять человек, то получится, что население России убавилось самое малое на миллион.

Убитые, умершие, бежавшие от непосильных тягот жизни. Бежавшие куда глаза глядят — за Волгу, на Алтай, в Сибирь. «От скудости и от хлебного недороду, от конного и от скотного падежу… от мирских всяких налогов, и от неправых… поборов» — как писали сами мужики. (Половина петровской армии, около 150 тысяч человек, занималась тем, что выколачивала из населения налоги и следила за порядком внутри страны.)

По мнению историка Н. Козловой, первый пик бегства крестьян приходится как раз на 1713–1717 годы. Второй последовал уже с 1723 по 1727 год. Тогда, как считало правительство, в бега ушло 200 тысяч человек. И еще многие тысячи староверов, не желавших служить Петру и выбравших самосожжение…

Помимо недостатка в людях мешала постоянная нехватка разных материалов. Хотя обжиг кирпича под Петербургом наладили быстро, но поспеть за требованиями архитекторов и каменщиков никак не могли. В 1712 году, например, кирпичные подрядчики били челом государю, чтоб освободил их от поставок на будущий год, так как они еще не расплатились за два прошлых. Князь Юрий Щербатов, отвечавший за обжиг кирпича для Адмиралтейства, в 1713 году сообщал Ф. Апраксину: «Доношу милости твоей. К нам на заводы по нижеозначенное число присланы из Адмиралтейства работные люди 530 человек, а люди зело худы и бегут… побежало по се число 80 человек». Не лучше обстояло дело и с досками. Дошло до того, что в 1719 году последовал указ: «Адмиралтейство для своих нужд имеет право разбирать… полати и лавки в домах населения».

Так царь Петр Алексеевич строил «парадиз» на берегах Невы…

Января 1716 года в 27-й день Петр Алексеевич после тяжелой болезни отъехал на лечение в Европу. Еще недавно скакал через всю Россию в одноколке, вызывая всеобщий страх. Теперь двигался чинно, со свитой и прислугой, заранее посылая вперед распоряжения готовить на каждой станции шестьдесят сменных лошадей. Ехал как настоящий государь.

Многое, очень многое переменилось за прошедшие годы. После победы над шведским флотом при мысе Гангут Петр был пожалован званием вице-адмирала. Теперь получал жалованья 2240 рублей в год. И потому мог тоже позволить себе ту роскошь, которую осуждал еще не так давно. Да и Европа стала другая. Два года назад окончилась Война за испанское наследство. Началась она почти в одно время с разгромом русских войск под Нарвой. А как завершилась? «Король-солнце» Людовик XIV, который вызывал когда-то у него, Петра, восхищение, остался у разбитого корыта. Еще неизвестно, сможет ли Франция достичь прежнего величия. Он же, Петр, не только научился побеждать, а разгромил армию «непобедимого» Карла XII и твердо стал на Балтике. И теперь в Копенгагене вынуждены скрепя сердце признать его главнокомандующим четырьмя флотами — датским, голландским, английским и русским. На сей небывалый случай царь повелел выбить специальную медаль…

Одна из удивительных особенностей Петра —