случайно прославленный зодчий эпохи Возрождения Леон Баттиста Альберти писал в трактате «Десять книг о зодчестве»: «…вид и сумма будущего расхода, чем отнюдь не следует пренебрегать, будут точнее известны путем определения ширины, высоты, числа, объема, формы, вида и качества отдельных вещей, их ценности и стоимости рабочих рук, и в то же время более ясно и достоверно будут известны род и количество колонн, капителей, базисов, карнизов, фронтонов, облицовки, полов, статуй и тому подобного, относящегося либо к прочности, либо к украшению здания».

Только освоив эти теоретические премудрости, ученик имеет право приступать к «рисованию чертежей». А достигнув совершенства, получает проекты учителя для «копиевания». Учеба требует внимания, усидчивости и терпения.

В маленьком деревянном домике на берегу Большой Невки, где ютилась в тесноте Канцелярия, места для занятий, конечно, не было. Посему ученики собирались по вечерам в мастерских Канцелярии: то на Московской стороне, то на Адмиралтейском острове, где позволяли условия. (Сохранились документы о выдаче свечей для нужд учения.) Услышанное вечером наутро проверяли в деле, прямо на стройках, куда приходили вместе с наставником.

Стоя на только что выведенном фундаменте будущего дома, познавали, что лучший камень для основания везут с берегов Тосны. На подмостях, рядом с каменщиками, убеждались, что самый хороший кирпич делают на заводах Канцелярии или в крайнем случае монастырских. А вот в Стрельне, где командует князь Юрий Щербатов, кирпич идет пористый и не выдерживает сильных морозов. Ломается. Добрую известь выжигают на реке Пудости. А лучшие живописцы для росписи изразцов трудятся на «Новых кирпичных заводах» Канцелярии.

Тех, кто быстрее постигал все премудрости, через несколько лет ставили самостоятельно наблюдать за строением и работными людьми. От прилежания и аттестации начальника зависит денежное содержание ученика. Обычно три-четыре рубля в месяц. Самые способные получают пять. Столько начиная с 1713 года платят Михаилу Земцову. А с марта 1716-го по новому прошению учителя он уже получает 120 рублей в год.

О роли своих учеников в строении Петербурга Трезини докладывает кабинет-секретарю Алексею Макарову 18 января 1723 года: «По Его Императорского Величества указу определен я в Санкт-питербурхе на строение санкт-питербурхской фортификации и прочего строения, которое написаны в шпацификации, на которых мне везде у строения быть невозможно, а ученики которые я обучал и можно им было помогать в строениях от меня взяты и посланы на другая строения Его Императорского Величества…»

Через пять лет свидетельствует Канцелярия: «Его помощники обретаются при нем у наряду и надзирания… каменных и плотничных и земляных работ как над казенными мастеровыми людьми так и над вольными каменщиками, плотниками и работниками которых бывает в летнее время при работах по пятисот и больше, да солдат по тысяче и по две в летнее и в зимнее время, и посылаютца в разные места в Кронштадт, в Петергоф и к другим строениям и обретаютца у помянутых строений повседневно и безотлучно и имеют немалой труд…»

Человек раскрывается в отношениях с людьми. В первую очередь с подчиненными и учениками. Несколько уцелевших документов позволяют взглянуть на Трезини с этой стороны.

В начале 1712 года в команду первого архитектора Санкт-Петербурга пришел новый ученик Василий Зайцев. Юноша способный. Уже в начале 20-х годов Трезини доверил ему самостоятельное строение казарм в Шлиссельбурге. И вдруг неожиданно в 1723 году Зайцев настоятельно просит Канцелярию перевести его к другому наставнику. Трезини, мол, несправедлив в своих требованиях, «от которых ево архитекторских неправых обит и от нетерпимого истязания с начала прошлого 722 году пропали и доднесь безвестно два его архитекторских ученика, а наших бывших товарищи Иван Степанов сын Баженов да Андрей Матвеев сын Шубинской».

Обвинение тяжкое. Наступает момент держать ответ самому Трезини. «Баженов и Шубинский бежали не от моих палок, но каждый из них от своего непостоянного житья и непотребных дел и неприлежания к наукам же, по непотребным делам своим опасаясь наказания…»

С Баженовым и Шубинским становится ясно. Вероятно, гуляки, выпивохи, не желающие учиться. Трезини, видимо, не единожды поколачивал их. Так принято. Сам царь учил своих приближенных тяжелой дубинкой, считая это лучшим уроком.

А вот с Зайцевым дело посложнее. Архитектор требует от своих учеников и помощников четкого и добросовестного исполнения обязанностей. А Зайцев, несмотря на многократные требования, прислал из Шлиссельбурга чертеж «без меры и росписей на плане». За подобное небрежение Трезини «по своему к нему снисхождению, вместо надлежащего на теле наказания, словесно учинил в неисправностях выговор при его братье и при других». Публичная нотация обидела и уязвила самолюбивого ученика, и он ударился в кляузы. В понимании Трезини люди делятся на способных и бездарных, трудолюбивых и ленивых. Последних он не терпит.

Архитектор требователен, суров, но справедлив. Свидетельством тому обнаруженное историком К. Малиновским письмо архитектурного ученика Ф. Исакова. Случилось так, что У. Синявин разгневался на резчика Н. Пино и его помощников за промедление в изготовлении деревянных скульптур. Пино ответил на запрос начальника что-то невразумительное. Назревал скандал, но «на тот час, — сообщает Исаков, — пришел на Почтовый двор (там находилась мастерская резчика. — Ю. О.) господин архитектор Трезин и много с товарищем Пиновия кричал, для чего не работают, и сколько я мог вразуметь, тот его товарищ отговаривался, первое, что в холодной каморе работать нельзя, второе, липоваго лесу нет и делать не из чего и нет клею. И тот Трезин отвел им камору, в которой есть печь, и несколько липового дерева от себя велел привезть… Работники Пиновия мне сказывали, что они клеем рыбным от господина Трезина удовольствованы».

Но, может, Доминико действительно жесток и нетерпим? Может, другие иноземцы, имеющие учеников, отличаются мягкостью, добротой?

В 1722 году в Канцелярию городовых дел поступает донесение Григория Селезнева, ученика Иоганна Браунштейна, который с 1716 года отвечает за строение Петергофа. «У него Браунштейна в бытность свою не токмо чтоб тое архитектурную науку получить мог, но и которую принес из академии утратил за… его домовыми работами».

Жалоба не единственная. В 1723 году доносит Михаил Петров: «В прошлом (то есть давно прошедшем. — Ю. О.) 715 году отдан я… в науку архитектурную к архитекту Егану Браунштейну, у которого и в настоящее время обретаюсь уже тому девять лет… И в бытность я свою у него архитекта нужду немалую претерпел, а и наипаче что от жены ево, понеже она нас заставляет всякую свою работу домашнюю работать… Я у него возил сена из деревень, и печи топил, и птиц всегда кормил, и огонь на поварне раскладывал, и на чай воду грел, и кушанья варил и за него вместо хлопца везде по гостям езживал… а ежели в чем в их домашних делах несправен явился и за то она… непрестанно бранными словами укоряла и отще своему мужу наговаривала, а он по науке жены своей бивал батогами, а