Потом — когда он найдет Клариссу — будет время подумать и о другом кошмаре. И когда он сможет подумать о нем — он умрет.

Потому что каждый человек может вынести ровно столько предательств, сколько может. Потом сердце просто не выдерживает.

Черноволосая колдунья, синеглазая ведьма… Что же ты наделала…

Да нет, не Книгу жалко — Книга что! Книга видела пожары и чуму, ее касались руки оборванцев и королей, воров и святых, так что этой Книге все нипочем. Никуда она не денется, разве что поменяет место жительства.

Страшнее и больнее другое. Если все — так, если факты — действительно упрямая вещь, если синеглазая ведьма с волосами темнее ночи действительно… воспользовалась…

Не думать. Не помнить. Забыть.

Забыть — что? Атласную гладкость кожи? Загорающиеся под его поцелуями губы? Шепоты, стоны, крики и клятвы, гибкость горячего тела, влажный жар плоти, блаженное опустошение, полет над бездной, бархат ночи, окутывавший их двоих и суливший в награду — вечность?

Забыть, как опять стал дураком? Как позволил себе поверить, будто хоть одну женщину в мире может интересовать живой, голый человечек, Дэйви Стил?

Единственное, чего мужчина не в силах забыть никогда — это унижение. И Дэвид Стил страшно и беззвучно скрипел зубами, заглушая самому себе шум мотора, и гнал, гнал тяжелый «БМВ» сквозь ночь, приказывая себе забыть и зная, что не забудет никогда…

В Фолкстоне он созвонился с Лондоном и выяснил, что все порты полиция перекрыла, а теперь проверяет пассажиров, улетавших в Европу вчерашними рейсами. В принципе, теперь они со Стенли могли бы ехать домой и ждать, но это было бы слишком невыносимо, и потому, после небольшой передышки, они отправились дальше, в Дувр.

И именно здесь, в Дувре, уже к вечеру, Стенли Рочестер нашел Клариссу.

Она стояла на самом краю пирса и кормила чаек. Крошила длинный французский багет, клала кусочки себе в рот, кидала кусочки в воздух… Чайки орали, дрались, подлетали совсем близко, а Кларисса все отламывала кусочки хлеба, монотонно, словно заведенная кукла.

Стенли прибежал к машине и сиплым от волнения голосом позвал Дэвида.

— Пойдемте скорее! Она стоит на самом краю пирса. Я боюсь за нее.

Дэвид мчался большими прыжками, а сердце толкалось в самом горле, и были еще облегчение и злость, вот он ей задаст, когда все кончится, по пятое число задаст, честное слово, лишь бы все было хорошо…

Кларисса Стил медленно повернулась к ним лицом — и сердце у Дэвида упало. Его веселая, как птичка, тетушка, великовозрастное дитя, вечно смеющаяся Кларисса постарела разом на десять лет. Полная, неряшливо одетая в какие-то тряпки старуха. Бессмысленный и тоскливый взгляд. Темные круги под глазами. И непривычно серьезное, строгое выражение лица.

Она вытянула вперед руку с растопыренными пальцами, словно преграждая Дэвиду дорогу.

— Стой, не надо, Дэйви. Не подходи.

— Клари… Боже, как хорошо, ты нашлась! Клари, ведь я чуть с ума не сошел! Иди же сюда, девочка моя бестолковая, иди, пожалуйста, Кларисса!

— Нет. Дэйви злой. Дэйви не хотел, чтобы я была с Марко. Обидел Марко. Марко тоже стал злой. Очень злой.

— Он что… ударил тебя?!

— Нет. Марко не бил. Очень разозлился. Сказал — кому ты нужна, старая дура. Сказал — мне противно смотреть на твою глупую физиономию. Сказал — катись к своему племянничку. Это все из-за Дэйви, сказал. Хитрого, жадного Дэйви, который забрал у меня все денежки… Ох, как холодно.

Она детским каким-то движением потерла плечи, выронив остатки багета на бетон, и какая-то чайка выхватила хлеб у нее из-под ног. Дэвид окаменел. Кларисса сошла с ума — это была единственная мысль, которая билась в мозгу, а еще поднималось из глубины холодное, злое бешенство.

Он убьет Марко Санти. Найдет и убьет. Как крысу.

В этот момент вперед вдруг вышел Стенли Рочестер и осторожно окликнул Клариссу. Та медленно подняла голову, пристально посмотрела на долговязого, нескладного Стенли — и вдруг ее измученное личико осветилось доверчивой детской улыбкой.

— Ой… Мой Стенли! Ты нашел меня, да?

— Кларисса, бедная моя, идите сюда! Совсем замерзла, да? Разве можно стоять на морском ветру? Вы заболеете, и мы пропустим все катания с гор, все коньки, вообще все на свете! Ну скорее. Я здесь, ваш верный зануда Стенли, и я не позволю Дэйви ругать и обижать вас…

Стенли успел бросить извиняющийся взгляд в сторону Дэвида и зашагал к Клариссе, а она вдруг бросилась к нему, прижалась к его груди, забормотала что-то, засмеялась, потом заплакала — и долговязый, нескладный, костлявый и унылый Стенли Рочестер вдруг обнял ее за плечи таким искренним, нежным, защищающим движением, что у Дэвида сжалось сердце. Как-то вдруг он понял: Стенли будет с ней всегда. Не предаст, не продаст, не посмеется над ней и не обидит. Терпеливая нянька, вечный молчаливый спутник, знающий в совершенстве Вергилия и Данте.

По дороге домой Кларисса забылась тяжелым нервным сном, и Стенли заботливо укрывал ее своим пальто, а уже дома стало окончательно ясно, что несчастная тетушка Дэвида Стила, во-первых, перенесла сильное психическое потрясение, а во-вторых, простудилась. Остаток ночи она бредила и металась в своей постели, а языкастая Мэри-Энн трогательно и нежно за ней ухаживала. Утром Клариссу отвезли в клинику «Гортензия».

Театр Клары уехал на полгода во Францию, и итальянка со слезами на глазах простилась с Грейс. Та кивала, целовала подругу в ответ, обещала писать — но в душе не чувствовала ничего.

Ее словно выжгли изнутри. Грейс даже не плакала — просто сидела, уставившись в одну точку, и молчала. Не о чем было больше говорить.

После отъезда Клары и вовсе стало невыносимо. Комната опустела, манекен в углу напоминал часть расчлененного с особой жестокостью трупа. В раковине на кухне засыхала грязная посуда. Грейс было все равно.

Потом — кажется, на следующий день, заявилась хозяйка. Она была, наверное, даже тактична, не ругалась, не намекала ни на что, прятала глаза. Однако из ее сбивчивых объяснений стало совершенно ясно, что мисс Колмен следует призадуматься о новом жилье. Не то, чтобы лично хозяйка принимала на веру все, что говорится вокруг и тем более пишется в газетах, но… Полиция в пять утра к приличным людям не приходит. Да и газеты, если разобраться, ничего особенно не наврали. История о секретарше, которую подозревают в краже антикварной вещи из дома босса… Одним словом, мисс Колмен следует поторопиться. Нет, не срочно. Скажем… дня через два?

Грейс было все равно.

Она собрала вещи — все ту же спортивную сумку и старомодный чемодан, — оставила ключи у консьержки и вышла в промозглый лондонский февраль. Ей было все равно.

В «Стиллберд Компани» она не возвращалась, просто послала по почте заявление об уходе. Переночевала пару ночей в дешевых меблированных комнатах в Сохо, купила газету — и вскоре уже снимала крошечную квартирку, вернее, комнатку на берегу Темзы.