Ванны не было, кухни, как таковой, тоже, ее заменяла ниша в стене, где стояла на столе электрическая плитка, да торчала из стены проржавевшая раковина. Кровать напоминала скелет, из окон дуло — Грейс было все равно.

Все в том же сомнамбулическом состоянии она отправилась на поиски работы — и немедленно ее нашла, в каком-то магазинчике, торговавшем секонд-хэндом. Того, что ей положили, хватало ровно на плату за комнату и на еду — сандвич, чай, хот-дог — но это было совершенно неважно.

Грейс было все равно.

Только спустя какое-то время, почти месяц, когда снег окончательно сдался и превратился в потоки черной грязи на тротуарах, а в чадном воздухе ощутимо запахло весной, Грейс начала понемногу приходить в себя. И лучше бы она этого не делала, потому что теперь стало не все равно. Стало больно.

Только теперь она поняла в полной мере, почему, собственно, приходила к ним с Кларой в то утро полиция и в чем ее подозревали. А самое главное — КТО подозревал.

Дэвид Стил. Ее первый и единственный — теперь она это знала точно — мужчина. Высокий и надменный аристократ с бровями вразлет, с серыми внимательными глазами, с сильными и нежными руками. Человек, которому она, не задумываясь, вручила и тело, и душу. Человек, подаривший ей столько счастья и нежности.

Он поверил в то, что она воровка. Еще раз убедил сам себя, что женщины ищут в нем только спонсора. В один миг поставил Грейс Колмен на одну ступень с теми, кто всеми способами домогался его руки или хотя бы благосклонности.

Обида и боль заставили ее делать то, что обычно делают люди, у которых что-то болит. Ковыряться в собственных ранах. Грейс ринулась на поиски информации.

В течение одной недели она узнала о Дэвиде Стиле все, что он не успел — или не захотел — рассказать ей сам. Газеты любили писать о Дэвиде Стиле, и потому Грейс без труда нашла все материалы, касавшиеся истории семьи Стилов, помолвки Дэвида с красавицей Вероникой Хоу, странного и скоропалительного разрыва, последовавшего прямо за смертью отца Дэвида. Грейс листала подшивки «Таймс» и «Сан», собирала информацию по крохам и все больше убеждалась, что Дэвид Стил имел все основания не доверять прекрасной половине человечества.

Вслед за этим она начала анализировать произошедшее — и ужаснулась собственным выводам. Конечно, ничего иного он и подумать не мог! Ведь самое главное — код замка — знали только Дэвид и Грейс, больше никто. И зачем она согласилась с предложением Клариссы…

Вспомнив о Клариссе, Грейс немедленно устыдилась и начала искать более свежую информацию. Прочитанное повергло ее в шок. Кларисса Стил уже месяц с небольшими находилась на излечении в частной клинике «Гортензия». Единственным диагнозом, известным газетам, было психическое переутомление, а единственной известной причиной его — туманные намеки на некоего загадочного джентльмена, который повел себя не по-джентльменски.

Все просто — мистер Маркус Олсейнтс оказался тем, кем и считал его Дэвид Стил: альфонсом, жиголо, негодяем и преступником. Утешало отчасти лишь то, что Клариссу удалось вырвать из его рук.

Когда все разрозненные кусочки сложились в единую картину, Грейс снова впала в свое привычное оцепенение. Облегчения не наступило, боль продолжала терзать ее сердце. Разумеется, более сильная — и умная — женщина должна была бы хоть написать бывшему возлюбленному, объясниться с ним или просто облегчить душу, но Грейс не могла даже представить себе этого. Что писать? Не виноватая я, Дэвид? Смешно. Да и что это даст? Все подозрения с нее могут быть сняты лишь в одном случае: когда Библия вернется к своему хозяину, а истинный преступник будет наказан. Насчет личности преступника тоже особой уверенности не было: вряд ли Маркус Олсейнтс мог исхитриться провернуть такое дело всего за полдня, к тому же откуда ему знать код?

Итак, все осталось по-прежнему. Грейс с разбитым сердцем работала в магазине, Дэвид Стил с разбитым сердцем продолжал множить свои миллионы, Кларисса Стил с разбитым сердцем проходила лечение в клинике доктора Лежена.

Потом она ездила к матери в Уилсден. Это был, скорее, визит вежливости, чем попытка наладить отношения. На счастье Грейс, Кэтрин Колмен сроду не читала ничего, кроме «Университетского Вестника», раздел филологии, и потому ничего о драме своей дочери не знала. Известие о том, что Грейс больше не работает в «Стиллберд Компани», маму обрадовало, а о том, что теперь Грейс работает в магазине — шокировало. Кэтрин Колмен в течение получаса произносила речь о том, что Грейс не для того получала классическое образование, чтобы так бездарно растратить его за прилавком пошлой лавочки, торгующей подержанными вещами. Грейс безучастно ее выслушала, потом попрощалась с матерью и вернулась домой.

Свой новый адрес она не оставила никому, письма от Клары приходили на адрес театра до востребования, и Грейс с каждым часом все больше ощущала себя в полной изоляции. Огромный город шумел и жил вокруг нее, но сама девушка словно замкнулась в какой-то прозрачной скорлупе — все видно, но ни до чего не дотронешься.

Слабым утешением послужило то, что полиция больше не тревожила ее своими расспросами. Судя по всему, у полиции подозрений насчет Грейс больше не осталось. Но это было уже совершенно неважно: ведь она-то и раньше знала, что невиновна, а вот то, что Дэвид в это поверил…

И только когда первый зеленый пух забрезжил на ветвях деревьев Кенсингтонского парка, когда затрубили гордые лебеди на Темзе, когда небо стало голубым и высоким, — только тогда Грейс вдруг почувствовала острое желание вернуться к нормальной жизни.

Она принялась спешно наверстывать то, что пропустила. Музеи и выставки, театры и концерты теперь все деньги уходили на это. Грейс жадно впитывала в себя все то, чем так славен Лондон.

Она полюбила небольшие джаз-клубы, прячущиеся в подвальчиках Сохо, часто бывала в филармонии и опере. Музыка отогревала ее замерзшую душу, и хотя нередко она уходила с концертов в слезах, на сердце становилось легче.

Однажды в одном из джаз-клубов Грейс кто-то тронул за плечо. Она резко повернулась — в последнее время совершенно не переносила, когда к ней кто-то близко подходил. И тут же охнула, невольно поднеся руки ко рту. Мистер Сэмюэль, ее лысый кавалер на рождественской вечеринке, смущенно улыбался, переминаясь с ноги на ногу.

— Мистер Сэмюэль! Вот уж неожиданность, так неожиданность!

— А я битый час не мог решиться подойти. Все смотрел на вас — вы были такая… возвышенная. Печальная, одним словом. Решил — это все соул, а я полезу со своими дурацкими приветствиями, а вы, может, и видеть меня не захотите…

Громадный негр Бадди, служивший в этом клубе чем-то вроде охранника, вышибалы и бармена в одном лице и прекрасно знавший Грейс, подозрительно осведомился, вырастая рядом с ним:

— С тобой все в порядке, девочка Грейси? Эй, миста…

— Нет, нет, Бадди, все в порядке. Это мой знакомый. Бывший начальник с бывшей работы.

Мистер Сэмюэль с явной завистью проводил взглядом атлетически сложенного гиганта-негра и вновь повернулся к Грейс.