— Нет, — тихо ответила Лена. — А вы что же, совсем ничего не знаете?

— О чем?

— Ну, вы же учились вместе… должны были знать…

— Я после второго курса в Киев уехал, — улыбнулся викинг. — А письма Левка мне почему-то не отвечал.

— Его арестовали, — сказала Лена. — Еще в тридцать… тридцать девятом. Нет, в тридцать восьмом.

Она задумалась, припоминая. Да, ей как раз исполнилось девятнадцать лет. Лев должен был прийти к ней на день рождения но не пришел, потому что накануне его и еще двух студентов с его курса забрали в Большой дом. А через неделю после его ареста их с мамой вызвал следователь и долго расспрашивал о Льве. Какие-то странные он задавал тогда вопросы… что-то про экспедицию в Среднюю Азию…

— В тридцать восьмом? — удивился Гусев. — А я ведь как раз в тридцать восьмом уехал в Киев. Как нехорошо получилось! И что с ним, с Левкой, стало потом?

— Отправили в лагерь. Что же еще? Куда-то на север, кажется, в Норильск.

— Вот черт! — воскликнул викинг. — А за что? Чем Левка-то провинился?

— Пожалуйста, — попросила Лена, — дайте еще шоколаду…

— Погоди, сестренка, тебе столько сразу нельзя, а то плохо станет. Ты расскажи мне лучше, за что же Левку в лагерь засунули?

"Какой глупый, — подумала Лена про викинга. — Почему он задает все эти вопросы мне?"

— Я же не следователь, — проговорила она, — я не знаю… Вы у него спросите лучше.

— Какой следователь? — лицо Гусева приблизилось, Лена различала красные прожилки в уголках его глаз — видимо, лейтенант давно не спал. — Ты знаешь, какой следователь вел его дело?

Простой этот вопрос поставил Лену в тупик. Ей очень хотелось шоколада, и желание это вытесняло из головы все прочие мысли. Конечно, она знала, какой следователь вел дело Льва, ой же потом с ней разговаривал, а после разговора ("Это не допрос Елена Николаевна, никоим образом не допрос") пригласил ее встретиться вечером, сходить в кино и погулять в Летнем саду. И они встретились, и встречались потом еще раза три, и следователь был ничего, довольно симпатичный и обходительный, ухаживал очень красиво… Он обещал, что поможет Льву, если тот расскажет что-то про Среднюю Азию, и попросил ее, Лену, написать брату письмо. А потом, когда она написала это письмо, следователь… как же его звали? Сергей? Нет, вроде бы не Сергей… Он был армянин, и фамилия у него была армянская, кажется, Бархударян… а звали его смешно — Сурен. Да, так вот, когда она написала письмо, где просила брата рассказать все, о чем будет спрашивать его следователь, Сурен пригласил ее в ресторан. И они очень весело провели время, было много вкусной еды, шампанского и фруктов… а после ресторана Сурен отвез ее к себе. У него была большая комната на второй линии Васильевского острова, и там он подарил ей цветы — огромный букет роз — и сказал, что она самая прекрасная девушка, которую он видел в своей жизни. А когда Лена хотела уйти, Сурен сказал, что от ее поведения зависит, какое наказание ждет ее брата. И Лена, конечно, никуда не ушла…

Следователь, наверное, сдержал слово, потому что в тридцать девятом дело Льва неожиданно направили на пересмотр. Лев уже к этому времени был в лагере, в Медвежьегорске. Его снова привезли в Ленинград и началось новое следствие. Но вел его уже не Бархударян, а другой следователь по фамилии Лизерман. Этот с Леной не заигрывал, говорил жестко. Его интересовал какой-то предмет, который Лев нашел в экспедиции, кажется, фигурка птицы. Лизерман спрашивал, давал ли ей Лев этот предмет, и Лена созналась, что да, давал, один раз, когда она в школе сдавала экзамен по немецкому. "Это вроде талисмана, — сказал ей тогда брат. — Ты просто зажми его в кулаке, и отвечай, и ничего не бойся". Она так и сделала, и талисман помог, она сдала экзамен на пять, и преподаватели потом удивлялись, как это безалаберная Лена Гумилева, у которой по немецкому никогда выше тройки оценок не было, отвечала без запинки на прекрасном языке Шиллера и Гете. Да она и сама удивлялась, если честно.

Лизерман ей показывал эту фигурку, но в руки не давал, да они забрали ее еще когда арестовали Льва, вместе с другими его личными вещами. Показывал ей следователь и какую-то старую карту, но Лена о ней ничего не могла сказать — она всегда плохо разбиралась в географии, а на этой карте еще и написано все было не по-русски.

— Значит, их интересовала карта и фигурка? — спросил Гусев, и в этот момент Лена вдруг очень ясно поняла, что он никакой не однокурсник Льва, а тоже, наверное, следователь.

— Вы из Большого дома? — спросила она испуганно.

Но викинг не понял ее.

— Откуда? — переспросил он.

— Так здесь называют главное управление НКВД, — тихо подсказал чей-то голос сбоку. — Оно находится на Литейном проспекте.

Лена повернула голову. В нескольких шагах от кровати стоял невысокий блондин с невыразительным лицом. Лене он показался смутно знакомым. Где-то она его уже видела, но где?

— Я не из НКВД, — покачал головой викинг. — Я же говорю, я друг Льва. Но меня очень интересуют его вещи и письма. Он писал тебе письма, Лена?

"Я не говорила, как меня зовут, — подумала девушка. — Конечно, ему мог сказать сам Лев, но почему-то мне кажется, что это не так. И разговаривать он стал совсем по-другому — уже не играет в простачка. Может быть, зря я ему все это рассказала?"

— Ты же сама говорила Николаю Александровичу, что Лев писал тебе письма, — мягко сказал блондин. И тут Лена его вспомнила — это был знакомый деда, работавший в филармонии. До войны дед посещал филармонию каждую неделю, иногда вытаскивал с собой и Лену, хотя она терпеть не могла ту скучную музыку, которую там играли. И там она несколько раз видела этого блондина, как же его звали… кажется, Николай Леонидович.

— А вы что здесь делаете, Николай Леонидович? — спросила Лена. — Тоже ищете Льва?

Блондин с лейтенантом переглянулись. Гусев едва заметно кивнул.

— Да, — ответил блондин, — я тоже разыскиваю Льва. Так получилось, что он нам очень нужен. И находки, которые он привез из экспедиции — тоже. Если мы сможем их отыскать, то это, возможно, поможет Льву.

— Находки — в Большом доме, — сказала Лена. Разговор вымотал ее и она все сильнее хотела шоколада. — А письма Льва — в секретере, в верхнем правом ящике. Только пожалуйста, не забирайте их насовсем…

Викинг обернулся и сделал кому-то знак. Значит, в комнате кроме него и Николая Леонидовича, были и другие люди.

Послышался скрип выдвигаемого ящика. Потом кто-то выругался по-немецки.

— Друзья, — торопливо проговорил Николай Леонидович, — друзья, мне кажется, не стоит…

— Soweieso sie ist schon tot, — произнес чей-то насмешливый голос. Лене стало страшно. Она плохо училась в школе и по немецкому до выпускного экзамена у нее были одни тройки, но эту фразу она поняла. "Она все равно мертва", — произнес человек у секретера. Но ведь она была еще жива!