— Все, — раздался громкий голос Жерома, — отставить борьбу в партере. Разойтись всем.

Курсанты, отряхиваясь, поднялись. Паренек, на котором сидел Лев, ухитрился пнуть его сапогом в лодыжку.

— Товарищ майор, этот гад мне шею свернул, — жалобно проговорил сидевший в траве верзила, которому посчастливилось встретиться с Шибановым. — И ухи чуть не оторвал! Говорили же, что схватка учебная будет…

— Уши, деревня, — сказал капитан, — а с шеей твоей ничего не случится. Хочешь, обратно заверну?

— Ну тебя к черту! — испугался верзила и жаловаться перестал.

— Курсанты, за мной, — скомандовал Жером и повел всех к берегу. — Так, где у нас сержант Серебрякова?

— Я здесь, товарищ Жером, — донесся от реки испуганный голос. — Я тут в камышах позицию заняла.

— Выходите, — велел командир. Раздался плеск, и в свете бьющих сверху фонарей показалась Катя — блестящая от воды, похожая на русалку. В руках у нее была снайперская винтовка.

— А это вам зачем? — нахмурился Жером. — Вы же должны были прикрывать группу автоматным огнем…

— Боялась зацепить своих. А с винтовкой я бы не ошиблась.

Жером прикусил губу.

— Товарищ сержант, вы хотите сказать, что могли бы стрелять из снайперской винтовки в полной темноте?

Катя потупилась.

— Ну, вообще-то не в полной. Силуэты часовых я хорошо различала…

Жером хмыкнул.

— Может быть, ваши удивительные способности не исчерпываются врачеванием? Может, вы еще и в темноте видите, как кошка?

Он покачал головой.

— Ладно, будем считать, экзамен вы сдали. Хотя то, что вы не переоделись на берегу, конечно, минус.

— Почему? — удивился Шибанов. — Действовали по обстановке, как вы и учили…

— Голый диверсант, — сказал Жером, — как и мокрый диверсант — зрелище довольно комичное. Впрочем, для первого раза сойдет. Теперь можете отдыхать. Завтра в девять снова едем на аэродром — на сей раз прыгать будем с полутора тысяч.

Дома Лев вытащил из водонепроницаемого мешка свою форму и аккуратно сложил ее на тумбочке. Задумчиво повертел в руках мешок.

— Вот это вещь, — одобрил расстилавший свою постель Теркин. — В ней хоть сало из деревни таскай, хоть самогон. И руки свободны…

— Вот-вот, — рассеянно сказал Лев, убирая мешок под кровать. — Главное — руки свободны…

— Слушай, Василий, — сказал он на следующее утро Теркину, когда они умывались под липой, — а ты в деревню как бегаешь?

— А там в ограде дырка есть, кусачками проделанная, — старшина брызнул себе на лицо ледяной воды и заурчал от удовольствия. — Видно, кто-то из прежних курсантов постарался. Ну, я в нее шмыгну — и через поле. А что, Николаич, тебе чего-то надо? Так скажи, я принесу…

Лев оглянулся. Капитан Шибанов крутил «солнце» на турнике метрах в десяти от умывальников.

— В самоволку хочу сходить, Василий. Только ты меня не сдавай, ладно?

Теркин с интересом посмотрел на товарища.

— Ладно, коль просишь. И далеко собрался?

— В Москву.

Идея эта возникла у Гумилева, когда они в очередной переплывали реку. Водонепроницаемый мешок позволял осуществить ее просто и элегантно.

— Москва далековато, — покачал головой Теркин. — Как думаешь обернуться?

— В воскресенье вечером уйду в понедельник утром — назад. Тут главное, чтобы Сашка не начал волну гнать.

— Думаешь, станет?

— Кто его знает, — пожал плечами Лев. — НКВД все-таки. Но лучше ему все узнать после того, как я вернусь.

Но все получилось даже проще, чем он рассчитывал. Вечером в субботу Жером отозвал в сторону Шибанова и о чем-то с ним поговорил. К товарищам Александр вернулся довольный, сияя, как новенький пятак.

— Чего такой радостный? — спросил Теркин. Он тренировался, кидая в стенку ножик — не десантный, а простой кухонный, со стертой деревянной ручкой. — Медаль, что ли, дадут?

— Шибанов отобрал у него нож и метнул в дверь с такой силой, что он вошел едва ли не по рукоятку.

— Догонят и еще дадут! Уезжаю я от вас, братцы-кролики. Так-то вот. Надоели вы мне до чертиков.

— Что значит — уезжаю? — не понял Гумилев. — Куда?

— Для начала — в Москву, — Шибанов от наслаждения даже глаза закатил. — А там — куда пошлют.

— За новыми бойцами? — догадался Теркин. — Еще кого-то хитровывернутого нашли, не иначе…

— Этого мне не сообщили, — капитан рухнул на свою койку и с хрустом потянулся. — А только сидеть здесь мне уже осточертело. Я казак, человек вольный, мне в четырех стенах — могила! А так завтра уже в Москве буду.

Мечтательная улыбка вдруг сползла с его лица — как будто с руки стянули перчатку.

— Вы тут мне смотрите, к Катьке не подкатывайте. Если что — ноги повыдергиваю.

Теркин хмыкнул. Лев хотел ответить колкостью, но промолчал — слишком велика была свалившаяся на него удача, ее страшно было спугнуть.

Вместе с Шибановым уехал и Жером, пообещав, что вернется к обеду понедельника. После этого задача, стоявшая перед Гумилевым, упростилась до предела. Он сложил в водонепроницаемый мешок свою гражданскую одежду (ту, что Шибанов когда-то привез ему в Норильсклаг), сандалии и кепку. Теркин проводивший его до реки, забрал военную форму, и ткнул пальцем в том направлении, где в ограде была прорезана щель.

— Ну, ни пуха тебе, Николаич, — сказал он, сильно ударяя Льва по плечу. — Привези там что-нибудь из столицы.

Гумилев бесшумно — сказывались уроки Жерома — пересек реку и переоделся в гражданское. Найти указанную Теркиным дыру оказалось несложно — сложнее было протиснуться в нее не порвав одежду. Наконец, Лев оказался на вспаханном поле за оградой.

— Получилось, черт возьми! — воскликнул он и поднял голову к небу.

— В небе плыли легкие, как пух, облачка. Лев чувствовал себя таким же облачком, невесомым и свободным.

— До деревни он добрался за пятнадцать минут, и у бабки снабжавшей Теркина самогоном, выяснил, как отсюда люди добираются до Москвы. Дальше все пошло как по маслу: он подсел на телегу к словоохотливому дедку, лошадка которого везла хрестоматийный хворосту воз, и довольно скоро оказался на московской трассе.

Вскоре рядом с ним затормозила старенькая полуторка. Водитель, чумазый веселый парень, высунулся из окна.

— Что, земеля, в Москву?

Гумилев кивнул.

— Залезай!

В кабине жутко воняло дешевой махоркой. Лев полез в карман и вытащил пачку "Дели".

— Ух ты! — воскликнул водитель. — Уважаю марку! Откуда такая роскошь?