Турецкий почувствовал, как в висках у него запульсировала головная боль. Глаза стало застилать желтым туманом — предвестником обморока.

Александр Борисович сжал зубы и попытался взять себя в руки.

— Честное слово… — продолжал причитать Медведев. — Я даже брать с собой его не собирался… Это Качеев…

Голос парня звучал словно сквозь ватную занавесь — тихо и глухо, постепенно уплывая все дальше и дальше.

«Нет, — приказал себе Турецкий. — Только не сейчас. Нет. Ты выдержишь. Ты сможешь. Соберись».

Александр Борисович крепко сжал кулаки и прикусил нижнюю губу.

— …и он сказал, что это будет легко… я пробовал его отговорить, но он…

Голос Медведева возвращался. Он звучал все громче и громче.

«Получилось», — выдохнул Турецкий и почувствовал, как по подбородку скатилось что-то теплое.

— Что это? — изумленно спросил парень, таращась на испачканный кровью подбородок Турецкого.

— Ничего, — сухо ответил Александр Борисович, достал из кармана платок, стер с подбородка кровь и прижал платок к кровоточащей губе. — В общем, так. Сейчас ты поедешь со мной на Петровку. Там еще раз все расскажешь, но уже с подробностями. Я сделаю все, чтобы ты получил условный срок. Слава богу, вы с Качеевым ничего еще не успели натворить. Ведь ничего? — жестко и холодно спросил он у Медведева.

Тот мотнул головой и с готовностью ответил:

— Ничего.

— Вот и хорошо. А теперь расскажи мне про генерала Свентицкого. Только правду. Ты в него стрелял?

— В кого?.. — Медведев выкатил на Турецкого изумленные глаза. — В какого генерала?.. Что-то я не…

— Генерал Свентицкий. Первый раз ты стрелял в него на улице. Второй раз попытался пробраться в госпиталь.

— Какой генерал? Какой госпиталь? Я ничего про это не знаю. Зачем вы мне это шьете? У вас всегда так, да? Мне говорили… Мне рассказывали… Стоит признаться в одном, как вы тут же вешаете еще десять…

— Кончай темнить, парень. Ты, кажется, уже убедился, что я все про тебя знаю. Ты решил отомстить за брата. Готовился долго. Много переживал. Суд учтет твое состояние, можешь быть уверен. Тем более что генерал жив. Это не убийство, это всего-навсего покушение. К тому же…

— Да что вы такое говорите? Какое покушение? — Медведев чуть не плакал. — Не знаю я никакого генерала.

— А про брата своего тоже ничего не знаешь?

— Мой брат застрелился. В Косово. Он был хорошим человеком и не хотел убивать. Его заставили. Он не выдержал.

Александр Борисович внимательно посмотрел на Медведева.

— Вот оно что, — тихо сказал он. — Значит, генерал — не твоих рук дело?

— Да не знаю я ни про какого генерала! Зачем вы меня мучаете? Зачем?

Медведев прижал ладони к лицу и разрыдался. Совсем как маленький мальчик.

Александр Борисович окончательно пришел в себя. Обморока удалось избежать, пульсирующая боль в висках утихла, желтая пелена перед глазами рассеялась. Головокружения тоже больше не было.

Теперь Турецкий смотрел на Медведева с удивлением. Было странно видеть, как этот здоровый детина с бычьей шеей и крепкими, как у коня, мускулами рыдает, как перепуганный ребенок.

«Час от часу не легче, — подумал Александр Борисович. — Однако как все повернулось. Метил в лоб, а попал по лбу. Кто бы мог подумать?»

— Я… правда… ни про какого… генерала… — хрипло, навзрыд, бормотал Медведев сквозь прижатые к лицу пальцы.

«А ведь и впрямь не знает», — подумал вдруг Турецкий. Чутье подсказывало ему, что парень не врет.

— Ну хватит, — мягко сказал Александр Борисович. — Порыдал и будет. Нам надо ехать. Вытри слезы и поднимайся. Платок есть?

Парень, не отнимая ладоней от лица, мотнул головой.

— На, возьми мой. Да бери, он чистый.

«Эх, не было печали, да черти накачали», — в сердцах думал Александр Борисович, ведя парня к машине.

Удар пришелся Штырю в челюсть. Штырь отлетел к стене, задев по пути журнальный столик, споткнулся о табурет и повалился на пол, сопровождаемый звоном разбиваемой посуды.

Любого другого такой мощный удар вывел бы из строя, но только не Штыря. Тот в секунду вскочил на ноги, прижался спиной к стене и, сжав кулаки, угрюмо проговорил:

— Зря ты так, Боров.

— Другого языка ты не понимаешь, — спокойно ответил ему Антон Боровой, потирая ушибленный кулак.

— Зря ты так, — повторил Штырь. — Не по-товарищески.

— Ну ладно, хватит блажить. — Боровой нагнулся, поднял с пола бутылку водки, отвинтил крышку и глотнул прямо из горла. Вытер губы и протянул бутылку Штырю. — На, хлебни.

— Не хочу!

— Хозяин — барин, — сказал Боровой, закрыл бутылку и, поискав глазами, куда бы ее поставить, поставил на подоконник. Повернулся к Штырю.

— Может, хочешь мне вмазать? — спросил он спокойно. — Ну, давай.

— Ты вождь, — сказал Штырь, трогая пальцами ушибленную скулу и хмуро глядя на Борового. — Я клялся беспрекословно тебе подчиняться.

— Тогда какого хрена ты снова начинаешь? Водки насосался?

— Вождь тоже может ошибаться, — угрюмо проговорил Штырь. — А брататься с черномазыми мы не должны. Черномазые — наши враги!

— Слушай, Штырь, что ж ты за идиот такой, а? — с усталостью и досадой сказал Боровой. — Еще раз тебе повторяю: это тактический ход. Мы просто используем их. Когда это дойдет до твоей тупой башки?

— Все равно, — с прежним упрямством произнес Штырь. — Ты сам мне рассказывал про тот эксперимент.

— Про какой еще эксперимент?

— Когда белые люди начинали читать китайские книги, одеваться, как китайцы, жрать китайскую хрень, — и как потом у них глаза стали косыми.

— А, ты про это, — усмехнулся Боровой, припомнив, что где-то с полгода назад имел неосторожность пересказать Штырю то, что услышал на лекции по философии. — Мы с тобой не собираемся жрать их еду, ходить в мечеть и бегать по городу с Кораном под мышкой. С нами ничего не случится.

— Откуда ты знаешь?

Боровой понял, что беседовать со Штырем бесполезно, и вздохнул:

— Ладно. Хрен с тобой. Ты в этом деле не участвуешь. Я дам тебе другое задание.

— Какое? — насторожился Штырь.

— Отлепись от стены и сядь. Штырь послушно прошел к дивану.

— Садись! Штырь сел.

— Ну вот. Так-то лучше, — кивнул Боровой. — Помнишь фраера, который видел нас, когда мы завалили ту девчонку?

— Из детективного агентства?

— Угу.