и Любомирский, ставший его соперником, давали ему к тому досуг. Покинутый любовник начинал волноваться. Эти французы так умеют угождать! Самый воздух их страны полон очарования! Его успокаивали, намекая в то же время о нежных отношениях, которых не желают порвать, но возвратить незаметно к суровому "очагу", где они, по-видимому, возникли. "Апельсины в сахаре" кажутся засохшими, -- т. е. если любовь Астреи недостаточно выражена в её письмах, -- то это только из опасения случайностей, которым подвергается почтовая корреспонденция. Она всегда сохранит ему эти фрукты "в той же целости и неприкосновенности, какая только возможна при её положении и никогда не изменит. Изменницей она никогда не была даже в самой суровой стране, И пока он намерен исполнять свой долг, она ему не изменит, "сохраняя свои права".  Целый ряд громких слов и в то же время попытка примирить с "другом" -- так как любовник исчезает постепенно -- оскорбленного супруга. Замойскому все было известно. Вся Польша об этом говорила. Ежедневно возвещали об отъезде Собесского в Париж, и когда его семья вмешалась в дело, скандаль принял громадные размеры. Это надо было принять во внимание до возвращения. Рассчитанное на благодушие каштеляна Замостья, предприятие казалось возможным.  "Я бы очень желал, чтобы Болье (еще одно из прозвищ Собесского) повидался с Флейтой (Замойским) и переговорил с ним через посредство епископа варшавского или другого близкого человека, чтобы объяснить все дело... и доказать, что все это клевета. Когда "букет" будет перевезен (т. е. пани Замойская вернется из Парижа), следует исполнить задуманное. Если не уладится с "большим фонтаном" (другое название Замойского), "духи" (пани Замойская) не могут соединиться с порохом (Собесским), чтобы играть в "кости".  Что означала "игра в кости" -- трудно объяснить. Тем более, что это было последнее письмо Марысеньки из Парижа от 20 июня 1662 г. Пробыв неделю в деревне в Нивернэ, Марысенька снова появилась в Венсене, где великий канцлер устроил праздник в честь королевы и брата короля. Борьба, охота на диких зверей, театры, балы и пр. Но ни малейшего намека на "табурет" и ни малейшего внимания со стороны короля. Он держался в стороне со своей "Дианой". Замойский оставался неумолим, а Собесский до такой степени вышел из повиновения, что вступил в самые тесные сношения с их польскими высочествами. Это показалось опасным Марысеньке, так как происходило помимо неё. Собесскому вздумалось принять в своем собственном поместье, заново отстроенном, в Яворове, аптекаря и хамелеона (короля и королеву). Бесполезные издержки! Он должен избегать всяких расходов!  Одним словом, приходилось уезжать. Объявив, что "её доля быть всю жизнь несчастной", проливая слезы, но утешив свою семью, Астрея пустилась в путь.  Теперь настала очередь Селадона тосковать. Флейта, вступив в свои права, решил их не уступать. Марысеньке удалось каким-то образом объяснить свои похождения и получить прощение. Замойский публично заявил о взаимном супружеском согласии, проводив торжественно свою супругу из Звержинца в Замостье. По этому случаю в церкви совершилось торжественное богослужение. Академия, состоявшая при Замойском, лично представилась, заявляя свое почтение в стихах и прозе. Брат Марысеньки, приехавший с ней из Франции, принимал участие в торжестве.  Но предполагаемое примирение с "несправедливо заподозренным" не осуществилось. В "кости" играть не пришлось, и переписка велась с большою осторожностью. Она ограничивалась большею частью краткими postscriptum, в которых сестра или подруга поручали Марысеньке передать известия Собесскому, уверяя его в "неизменной верности". Известия сопровождались изредка подарками: однажды, под видом портрета д'Аркиена, был доставлен портрет молодой женщины; другой раз шарф "огненного цвета", предназначенный для дорогой Болье. Собесский отказывался от шарфа, решив "облечься в черный цвет". Его тоска усиливалась вследствие непрестанных перемен в настроении и в намерениях Астреи.  Новая четверть медового месяца продолжалась недолго Снова возникли ссоры, взаимные несогласия. Марысенька по-прежнему давала повод к язвительным намекам. Скандал поднялся из-за того, что она ввела обычай ruelle, неизвестный до этого в Польше. Все повторяли, не жалея насмешек, что "она принимает своих гостей, лежа в кровати". Затем д'Аркиэн отличился и довел Замойского до такого негодования, что его пришлось тайком выпроводить из замка, иначе его жизни угрожала опасность. Каштелян с своей стороны продолжал жить по-прежнему: нескончаемые оргии, пьянство, доводившие поместье до разорения. Уведомленная о всем происходившем де Гонзага предложила развод, или, в крайнем случае, такие условия, при которых "красивая супруга воеводы" могла бы жить с ним под одной кровлей, "как дочь возле отца". "Нет", -- отвечала Марысенька, внезапно примирясь с своей судьбой и уверяя, что "только по молодости лет и по своей вине не сумела поладить с своим супругом". Теперь она решила "ему повиноваться во всем". Мало этого, на предложение Замойского вернуться в Париж с обещанием выдать ей средства на содержание, она отвечала отказом, выразив желание оставаться при нем неразлучно и ухаживать за ним во время болезни.  Как бы это ни казалось странным, но эта перемена имела основание.  Она объяснялась ухудшением здоровья Замойского. Говорили о завещании, в силу которого Марысенька в ближайшем будущем утверждалась в правах наследства громадного владения. Клеветали на эту новую "Семирамиду", -- как её прозвали, -- преувеличивая её ловкость и находчивость. Она, несомненно, занималась последними распоряжениями своего супруга, опасаясь предоставить это дело лицам ей враждебным. Заболев, Замойский её уговаривал "обождать". Выздоравливая -- он её выводил из терпения. Но он догадался не подвергать её слишком долгим испытаниям: в апреле 1665 года она осталась вдовой.  Но она плохо рассчитала и опоздала. Я далее расскажу, как это произошло. ГЛАВА VI. "Il matrimonio secreto" ( Тайный брак