второй брак, -- хотя ему это и было неприятно, -- согласился принять звание маршала, дав понять, что он не откажется и от другой половины наследства.  Мария де Гонзага взялась вступить в переговоры с родителями Марысеньки, разрешением которых молодые особенно дорожили.  Но все испытания еще не кончились для неё. Hесколько дней спустя великий маршал казался весьма озабочен. По городу разнеслась тревожная молва. Не думает ли он тоже изменить? "Ему хотят помешать", -- говорил он. -- Кто бы это мог быть? Новый соперник, с которым ему придется считаться.  Начиная с декабря предыдущего года, во Франции было решено, что положение дел в Польше, благодаря мерам принятым против Любомирского, требовало перемены дипломатического представительства. Маркиз де Лёмбр состарился, его сдержанность соответствовала более приемам Мазарини. В настоящее время французская политика приняла другое направление. В январе 1665 г. маркиз получил отставку, а его преемник Пьер де Бонзи, епископ Бэзиерский -- направился в Варшаву.  Это был человек совершенно иной: молодой, красивой наружности, с живым умом и решительным характером. Он говорил громко, с непринужденностью светского прелата. Он явился без предвзятой мысли, решив заранее все рассмотреть и во всем убедиться самому. Собесский ему понравился, и Кайе старался поддержать в нем первое впечатление. Будущий супруг Марысеньки, по его словам, "был человек беспечный, более занятый своими удовольствиями, чем желанием подвинуться вперед". Де Нуайе к этому прибавил: "Человек нерешительный, с оттенком республиканизма, пытающегося прибрести расположение дворянства разными уступками". А каковы его воинские способности? Ответ был еще менее утешителен: "Некоторая смелость, но никакого понятия о войне. Знания никакого; никогда, нигде не служил, кроме Польши [Письмо де Нуайе к Кондэ от 27 января и письмо де Кайе к тому же 3 апреля 1665 г. (Архив Шантильи)]". Посланник был возмущен. "И такого-то человека сопоставлять с Любомирским? Никогда этому не бывать! К тому же, где ручательство за его верность? В его предполагаемом браке? Но ведь он еще недавно имел совершенно иные замыслы! Во Франции все известно. И теперь еще говорят о дочери герцога Курляндского. Все это поведет к новым неудачам и к пустой трате времени. Франции все это надоело, настает час действовать решительно и неуклонно. Отряд из четырех тысяч шведов должен высадиться в Данциге под личным предводительством принца Кондэ". Посланник докладывал об этом королеве в выражениях, доказывающих непреклонное решение. Судя по оригиналу, хранящемуся в Шантильи, "он считал за счастье жертвовать своею жизнью в знак благодарности этой государыне, убежденный в том, что другие могут быть более способны и опытны, но никто не в состоянии служить этому делу столь страстно, ревностно и беззаветно, как он, с желанием довести дело до конца". Но как же? Королева, очевидно, колебалась? Ее страшил призрак гражданской войны? Все это под влиянием несчастного Собесского!  Пылкому епископу вскоре пришлось лучше ознакомиться с положением дела. Мария де Гонзага не боялась призраков. Тайные интриги орудовали в тени, окружая её и её мужа со всех сторон, но они исходили от живых людей. Их воплощением служили духовники их величеств и главным образом астрологи. Одни -- из желания угодить императору, другие на жалованье Любомирского. Король, скептически относившийся к "крупному делу", был польщен предсказаниями астрологов, суливших ему двух супруг, -- вдову и девушку, -- обещая ему содействовать "свыше" для утверждения его династии. Королева, равнодушная к религиозным вопросам, слепо верила в таинства Гермеса. Однако, Гермес как-раз ничего доброго не предсказывал по поводу мер, принятых против Любомирского. "Все стремления и превращения бывшего маршала приобрели ему в данную минуту расположение одной знатной особы, которой не станет в январе следующего года".  Вероятно, это относилось ко времени, когда мятежник закончить свои приключения.  Получив такого рода предуведомление, бедная Мария де Гонзага сочла нужным выиграть время, а для этого она ничего лучшего не могла придумать, как вступить в переговоры с человеком, ею приговоренным к смерти, предлагая возвратить ему звание, предложенное ею так недавно Собесскому. Последний, узнав об этом, обвинял во всем де Бонзи. Он до того был возмущен всем этим, что дозволил себе "топать ногами" в присутствии королевы.  Наконец, пришли к соглашению. Переговорив "с беспечным человеком", епископ де Бонзи отказался от своих предубеждений. Предсказания астрологов вскружили голову королеве. Этого допустить было невозможно.  Приходилось проучить звездочетов. По счастливой случайности любимый астролог их польских высочеств был некий Морэн, родом из Безиера. Добрый пастырь обещал вызвать "заблудшую овцу", с нею побеседовать, и пересмотреть данный гороскоп. На другой же день небесные светила изменили свои предсказания; "стремления и превращения" приняли совершенно другое направление: "Знатной особе предстояло поссориться с своим любимцем гораздо ранее, чем она предполагала". Марии де Гонзага оставалось только следовать благоприятным предсказаниям.  Между тем, Собесский оставался в мрачном настроении. Принц Кондэ писал из Шантильи, что принцесса Курляндская имеет шансы на успех. Было безрассудно пускаться в путь при таких условиях "в таком экипаже". Не говоря об "экипаже", надо было по крайней мере позаботиться о том, чтобы вожжи держать в своих руках. Обратились за советом к "Астрееи. Отвечает ли она за "Селадона"? Да, если ей дадут обещание, что он женится на ней, не думая о Курляндской принцессе. -- Она сама была этим крайне озабочена. Обещание она, конечно, получила от своего любовника, но в данное время клеветы сыпались на нее со всех сторон, и в Польше не было вдовы, более оскорбленной. Дело доходило до того, что её подозревали в отравлении Замойского. Ее прозвали Клитемнестрой. Собесский от этого страдал. Этим отчасти объяснялось его мрачное настроение. Что будет через год? Он, разумеется, не согласится вступить в брак ранее этого срока. Она знала, насколько он дорожит приличием и "людской молвой".  При этом Мария де Гонзага не удержалась от улыбки, которую легко понял епископ Безиерский. Между этой женщиной, отчасти итальянкой, и епископом, наполовину римлянином, очень быстро установилось соглашение, вследствие которого Собесскому пришлось скоро отказаться от дальнейших колебаний.  Устроили засаду, как и для Любомрского, но с отсутствием палача. На этот раз развязкой была комедия. Выслушав уроки, Астрея избегала Селадона