– Выводы?

– Ну как же! – воодушевилась Эшли. – Это означает, что кто-то и в самом деле не хочет, чтобы его нашли.

Между тем во внешнем мире пресса усиленно стучалась в двери ФБР. Сэм Шумер на своей передаче сослался на конфиденциальный источник, согласно которому восемнадцатого июня бесследно исчезли почти четыреста человек, якобы связанных с «Бригадой». Он тер свой огромный лоб, крутил усы и взывал к аудитории с притворным отчаянием:

– Я задаю вопрос, сограждане: куда подевались наши дети?

Рейчел пришлось ответить на сердитый звонок от заместителя директора Полсона, который спросил, не она ли передала Шумеру эту информацию. Она, естественно, отрицала свое участие, и тогда он велел еще раз – и как можно скорее – связаться с Сэмом.

– Если мы уже не контролируем этот сценарий, найдется тот, кто с удовольствием сделает это за нас.

Его не бросили в одиночестве.

Сначала Джордж с прыщавым лицом доставил их с Холли, промокших до нитки, к Катлер-Чэннел. Там, в конце Пэрэдайз-Пойнт-драйв, их поджидала в «Рейнджровере» латиноамериканка Мэри. Во внедорожнике они нашли продукты, одеяла, полотенца и сменную одежду. Вместе с Расмуссен Кевин устроился на заднем сиденье, а Мэри погнала без остановок вдоль побережья, включив радио на полную мощность, чтобы следить за новостями.

Во время остановки на заправочной станции Холли натянула одеяло им с Муром на головы и в темноте прошептала, что он теперь герой Революции и что однажды его имя войдет в книги по истории. Он не стал спрашивать, будет ли он там выставлен как злодей или как герой, потому что не был уверен, что сможет произнести хоть слово. Когда Мэри снова выехала на шоссе, Расмуссен поцеловала его лоб, и ее пальцы скользнули ниже, к его паху. Кевин закрыл глаза. Он не сопротивлялся. Да и зачем?

Потом он крепко заснул.

Когда он проснулся, было далеко за полночь. Проведя в дороге тринадцать часов, они подъехали к большому обветшалому дому где-то среди болот Луизианы, в царстве кудзу. Они с Холли, шатаясь, вышли из машины и попали в объятия восемнадцати других Джорджей и Мэри. Все были взволнованны и напуганы тем, что произошло, но при этом все буквально трепетали перед Кевином, который, по всеобщему мнению, стал одним из кровавых вершителей Революции. Их с Расмуссен накормили густым гамбо[25], наблюдая за каждой ложкой, которую он подносит ко рту. Мур чувствовал, будто глаза вездесущего бога внезапно обрели плоть. Но это были не единственные его ощущения.

Он чувствовал, что сильно повзрослел. Нет, он не в первый раз стрелял в человека. В конце концов, за плечами Афганистан. Однако вот эта тесная связь его самого, снайперской винтовки и женщины на сцене ощущалась совсем по-другому. Как будто кто-то открыл дверцу в его голове, проигнорировав знак, гласящий «Не открывать до кризиса среднего возраста». Как будто он прошел через ту дверь и стал привыкать к новому виду смертности.

Такое обожание со стороны товарищей лишь сделало его положение еще более неуютным. Оно вызвало у него желание выгнать всех из дома и не возвращаться до тех пор, пока они не принесут ему гребаный мобильник. Чтобы позвонить матери. Но подобные вещи не разрешались тем, кто не является первой скрипкой Революции. Да, здесь была почетная комната – на верхнем этаже. И Холли с подозрением поглядывала на любую Мэри, которая проявляла к Муру хоть малейший интерес. Но телефона ни у кого не было…

Он не спал – как тут было заснуть? Собственно, Расмуссен делала все, чтобы Кевин не заснул, но он знал, что даже без нее будет просто не в состоянии это сделать. Он попробовал ее «Пэл-Мэл», сдерживая кашель, пока курил у окна и наблюдал, как постепенно проясняется утреннее небо. Он чувствовал себя потерянным…

Прошел день. День недоеденного гамбо, недопитых банок «Миллер Лайт», нетерпеливых взглядов. В полдень Холли привела его обратно в их комнату. К тому времени все уже знали, что Диана Трамбл, скорее всего, выживет, несмотря на пулю в шее, но это никак не повлияло на их трепет и почтение к Муру. Можно жить и так, думал он, но только до тех пор, пока длился обман. До тех пор, пока они не поймут, что он вовсе не герой…

Через два дня в девять утра к дому в потрепанном пикапе подъехал Бенджамин Миттаг. За рулем машины сидела молодая женщина.

Кевин увидел их из окна. И Миттаг, и женщина были в какой-то фермерской одежде, а у Бенджамина к тому же были поддельные усы и зеркальные солнцезащитные очки-авиаторы. Через плечо у него была перекинута небольшая сумка.

Все наблюдали, как, оказавшись в гостиной, Миттаг похлопал Кевина по плечу, а затем повернулся и поднял вверх кулак.

– Это один из первых героев Революции, – сказал Бенджамин. – Будущие поколения запомнят его имя.

Мур отчаянно пытался взять себя в руки, понимая, что на этом дело не кончится.

– За мной, негодяй, – тихо буркнул ему Миттаг и указал наверх.

Когда они вошли в спальню, лидер закрыл дверь и плюхнулся на мокрую одежду Кевина. Потом он пригладил рукой волосы.

– Ты попал ей в шею, но разве ты целил не в грудь? Возникли какие-то проблемы?

У Мура было предостаточно времени, чтобы подготовиться к ответу.

– Я услышал – ну, точнее, мне показалось, – что в здании кто-то ходит. Неподалеку от меня. Чей-то кашель.

– Ты кого-нибудь видел?

В ответ Кевин покачал головой.

Миттаг нахмурился.

– И это помешало тебе нормально прицелиться?

– Не знаю, но пока это единственное, о чем я помню. И произошло все как раз в тот момент, когда я нажимал на спусковой крючок. Прицелился. Кашель. Выстрел.

Поморщившись, Бенджамин откинулся назад.

– Да, такое вполне могло помешать.

– Ну или, может, не такой уж я хороший стрелок…

– Хороший, хороший! – На лице Миттага мелькнула усмешка. – Слушай, теперь нам с тобой предстоит еще одна поездка.

– Куда?

– Босс назначает встречу.

– Бишоп?

– Да. Папочка разволновался. Мы долго не давали о себе знать.

Кевин понятия не имел, что это значило.

– Сваливаем через несколько часов, – сказал Миттаг, а затем принюхался и усмехнулся: – А здесь девчонкой пахнет!

Прощание с Холли получилось проще, чем думал Мур. Она всегда относилась к нему как к человеку, который куда-то уезжает. Всем остальным он лишь кивнул. После обеда они с Миттагом уселись в машину с техасскими номерами и рванули мимо болот на север. Всю дорогу они не разговаривали, и для Кевина это стало облегчением. Хотя прошло уже почти два дня, он все еще чувствовал отголоски своего шока и боялся, что если начнет говорить, то не сможет остановиться. И выболтает историю всей своей жизни, от самого рождения.