Он перевел дух, подбирая новые эпитеты. Мать продолжала спокойно пить чай. Склонив голову, я больше не мог выносить взгляд отца. Взгляд безграничной ненависти и злости.

Неожиданно он больно толкнул меня в плечо:

— Смотри в глаза, когда с тобой разговаривает мужчина. Я вчера слышал, что ты говорил полицейскому. Все с самого начала и до самого конца. И должен признаться, не верю ни единому твоему слову. Я понял тебя и знаю, как все на самом деле произошло. Это ты ластился к этому подонку Альфу. Ведь у вас душонки одинаковые, склонные к глупости и подлости.

Я смотрел на отца и не верил ушам. Отец обвиняет меня в том, что просто немыслимо. Надо же, как ловко перевернул всю ситуацию с ног на голову. Неужели это мой родной отец?

— Ты, — он указал на меня пальцем, — не возражал, когда ублюдок предложил тебе трахаться. Воспринял это с большим любопытством. Что-то типа «попробовать новенькое». Я убежден, тебе понравилось, потому что все происходило не единожды. И не один год, а восемь.

Он посмотрел на потолок, спрашивая Господа, за что это ему. Затем схватил меня за грудки и чуть душу не вытряс.

— Ты знаешь слово, которым сейчас называешься? То мерзкое, отвратительное слово, которым тебя станут сейчас называть?

Я зажмурился. Это все происходит не со мной. Просто не может быть на самом деле. Мне все это снится. Родной отец и родная мать не смеют меня упрекать и обвинять в гомосексуализме.

— Этот Альф делал с тобой все, что хотел? Отвечай.

Я лишь кивнул в ответ. Отец ослабил хватку и, отступив, прошептал:

— Он может быть еще и заразным. Наверняка этот Альф заразил его венерическим заболеванием, которое не лечится.

Он брезгливо вытер руки о свои штаны. Это было унизительно, но я стерпел. Пусть делает, что хочет, ведь не убьет, в конце концов. Хотя я смерти был бы рад.

Запустив пальцы в волосы, он принимал решение, как быть со мной дальше. Я посмотрел на мать, она отвернулась.

— Значит так, — командовал он, тыкая в меня пальцем, — отныне ты будешь жить отдельно. Мать перенесет твое постельное белье в сарай. Будешь спать на полке для инструмента. Постелешь себе сено, а сверху положишь матрас. Не замерзнешь. Столоваться будешь там же. Я выделю тебе отдельную чашку и тарелку. Еду будем приносить в отдельной кастрюле. Чай в термосе. Поскольку тебе уже четырнадцать, ты самостоятельный, то будешь вкалывать по хозяйству, зарабатывая на хлеб.

Зачитав приговор, он отступил. Поразмыслив несколько, продолжил:

— Забудь про друзей и подруг. Их у тебя больше нет. Тебе запрещено скитаться без дела по деревне, заговаривать с кем-либо. Выходить из дому ты будешь только чтобы учиться. Тебе также запрещено разговаривать с братом и сестрой. Если увижу, тебе влетит. Влетит не по-детски. А теперь пошел вон!

Я побрел в детскую. Свернул рулоном постельное вместе с матрасом. Так, с небольшими пожитками вышел из дома и направился в сарай.

Место, что для меня приготовил отец, находилось в том же помещении, что и корова. Сложив свои вещи, я огляделся. Низкий потолок, одно наглухо закрытое окошко.

Пол в коровнике был сырой. Необходимо было почистить от навоза и набросать свежей травы. Засучив рукава, я начал приборку.

Когда все было окончено, вышел во двор помыть руки. Там встретил сестру. При виде меня она практически бросилась на меня с упреками.

— Ты был там, в ангаре, и видел раненного Якова. Почему не помог? Как последний трус сидел рядом в ожидании, когда он умрет.

Она ударила меня по плечу. Было не больно, но обидно. Она не унималась, продолжая колотить.

— Ты не защитил его, своего друга.

Я оттолкнул ее от себя и пошел назад в сарай. Какой был смысл, ведь она все равно не поверит мне.

Мари продолжала кричать. Когда повернулся, то увидел отца. Он шел прямо ко мне.

— Я что тебе говорил? Общаться с сестрой запрещено.

С размаху ударил меня по голове. Я упал. Было больно, и я громко застонал. Он стоял и смотрел, как я отползаю к сараю.

Там, внутри, я лег на свою лежанку и тихонько заплакал. Плакал долго, пока слезы не прекратились. Но даже так я продолжал жалеть себя, оплакивая судьбу.

Сколько прошло времени, я не знаю, очнулся, когда солнце клонилось к закату. В сарай вошла мать. Пропуская вперед буренку, она сначала протянула мне папку с эскизами и карандаши. Затем, когда корова встала в стойло, придвинула стул и начала доить.

У меня не было желания рисовать. Я вообще ничего, кроме смерти, не хотел. Папку с эскизами я спрятал, как обычно, под матрас.

Мать, не глядя на меня, вдруг сказала:

— Сегодня должен приехать врач, осмотреть тебя. Необходимо проверить твое сердце, как оно работает. Если он что-то обнаружит, то заберет на лечение в город. Это нужно для твоего здоровья, поверь мне.

Я молчал. Смущало то, что мать не смотрит на меня. Значит, не понимает и осуждает. Как все.

Она закончила доить корову. Поднялась и вылила молоко в приготовленную крынку. Сверху наливая молоко, она проверяла, чтобы марля не упала внутрь.

Наполненную крынку поставила на полку, рядом со мной. Из кармана вынула краюшку черного хлеба. Развернулась и молча ушла.

Я не прикоснулся к еде. Отвернулся к стене и вскоре уснул.

05 июня 1994 года

Врач приехал только на следующий день. Когда они разговаривали во дворе дома, мать попросила меня выйти из сарая. Перед тем как меня показать врачу, она посмотрела в глаза и попросила молчать. Не разговаривать с врачом. Эта просьба несколько удивила меня.

Дав обещание, что промолчу, я посмотрел на мужчину в белом халате. Совершенно обыкновенная внешность, ничем не примечательная. На лице очки в черной оправе и прыщик у правого глаза.

При виде меня врач внимательно оглядел и, протянув руку, поздоровался:

— Привет, парнишка!

Не задумываясь, я ответил на рукопожатие и даже улыбнулся. Доктор взял меня за плечо, и мы вместе отошли в сторону. Отец направился следом, однако врач остановил его:

— Прошу вас, оставайтесь на месте. Не мешайте разговору тет-а-тет.

Отец недоуменно уставился на меня. Я отвернулся.

Мы вместе с доктором вышли за пределы дома и направились к сирени. Там остановились, и врач неожиданно спросил:

— Как настроение? Как себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил я, позабыв о просьбе матери.

— Кошмары не снятся? Нормально спишь?

Я отвечал быстро, не задумываясь.

— Иногда снятся, но крайне редко. Раз в год или два. В основном я не вижу снов.

— Бывает такое, что внезапно дергается глаз или рука?