такой вид одежды, называется, «тулуп», также есть «шуба», это пошло от зеленогорских поморов.

— Я знаю… был в Зеленогорье в длительной командировке.

— О! Любопытно, я там не был. Хотя мои предки по деду оттуда, из Ньюлэнда, англичане. Ну, что ещё. Не ешьте тонмаорийскую кухню. Знаю несколько случаев, когда европейцы погибали, отведав ферментированного морского змея, фаршированного карликовыми кикиморами.

— Копальхен, — вспомнил я слово. — У северных народов тоже есть подобное блюдо, только там фаршированные олени или тюлени.

— Да, трупные яды и тому подобное. У тонмаори иммунитет в совокупности с широко распространённым стихийным лекарским навыком, они включают особый режим почек и печени. Кстати, о тонмаори — лучше не суйтесь к ним в автономию. Они хорошо относятся к русским, за исключением высокосенсетивных. Собственно, тут и русские, и тонмаори ко всем высокосенсетивным относятся с недоверием и злобой. Ещё с начала прошлого века распространено нюхачество.

— Нюхачество? Токсикомания?

— Нет! — Вильям рассмеялся. — Нюхачи, специальные люди с нулевым или первым слабым навыком, которые выискивают в толпе или где-нибудь на входе в учреждения проверяют навык, а потом устраивают люстрации. Да, ещё… Вы человек молодой, думаю, этот совет вам очень пригодится. Нормальных борделей в стране три — в Юстиновске, в Казанцеве и в Акулаевске…

— Вильям, не. Я предпочитаю не пользоваться розничными любовными услугами.

— Хм, ну, есть дорогие эскортницы, но тут я не силён. А, или вы про серьёзные отношения? По правде сказать, я и сам после брака… — тут он продемонстрировал кольцо на пальце, — заходил всего пару раз. Сейчас — ни-ни.

— Охотно верю, — кивнул я.

Хотя, конечно, верилось с трудом. Я неплохо разбирался в лицах, визогномике и интонациях, чтобы понять, что такой человек может и вполне готов на регулярные измены. Да ещё и с частными командировками. Такие, как он, любят пошутить про «сто километров от жены — и не считается».

— Спасибо за советы. Да, ещё — вы упомянули кикимор, я, конечно, с детства смотрел биологические атласы, но что фауны страшнее всего?

— Комары, — покачал головой Вильям. — Конечно, сейчас полно средств — и дымовые завесы, и ловушки, и спреи, и амулеты — но последние, к примеру, придётся менять куда чаще, чем на нашем Поморье.

— А если брать кого-то покрупнее?

— Покрупнее вы вряд ли встретите. Большие кикиморы живут только в лесах, степные грифоны только со стороны японцев. Правда… — тут он помрачнел. — В мою вторую или третью поездку, когда я был ещё обычным инспектором и проверял участок пути с оборудованием, мы разминулись с лешим на пару часов. Он перегрыз всех в вахтовых домиках. Пожалуй, страшнее только драконы. Но Великие без крайней нужды не нападают, а малые антарктические живут только на Новом Кавказе, и их почти всех перебили Великие.

Лешего я видел в нескольких видео, и, как это уже было раньше, только сейчас сообразил, что это не кадры из мистификации. Он напоминал что-то вроде трёхметрового бурого чешуйчатого медведя с ветвистыми рогами.

— Вы видели драконов? — не мог не спросить я.

— Нет, разумеется, я ни разу не был на плато — и, признаться, не собираюсь, — Вильям покачал головой и взглянул на наручные часы. — И вам, мой друг, не советую. Приятно было побеседовать — меня ждут ещё некоторые дела. Да, подскажите, в какое отделение вы направляетесь, в Акулаевск?

— Да, туда.

Акулаевск был крупнейшим русским городом в Антарктике и бывшей столицей колоний и назывался Николаевск-Антарктический. Но в девяностые, после независимости Союза столицу перенесли севернее, поближе к большой земли. Центральный офис же так и остался в старой столице.

— Возможно, ещё увидимся — у меня будет для вас небольшое дельце.

— Ну, тут уж как распределят, — я развёл руками. — Вы можете написать комментарий, что хотите распределить на меня, но как в таких случаях поступает мой новый начальник — я не знаю. Я его ещё не видел.

Признаться, встречи со своим новым руководителем я немного побаивался. Кучин успел сказать, что он старик, что общался с ним на заре карьеры на некоторых рабочих конференциях, и что тот произвёл впечатление немного безумного.

Из Ресифи мы вылетели в Монтевидео, которых здесь был небольшим, самым южным городом континентальной Бразильской Империи. Там мы с Эрнесто переночевали один день, а затем наступил перелёт в один из самых странных островов в моём путешествии.

Как я понял уже сильно позже, оживив в памяти карты прошлых миров, этот остров назывался Южной Георгией. Здесь он в русских источниках назывался Южным Грумантом, а также островом графини Кулагиной и был открыт в конце XVIII века почти одновременно англичанами и русскими. Удачно нависая на антарктическими морями, он был идеальной пересадочной гаванью во все колонии, которые в девятнадцатом начали активно расти и развиваться. Как было написано в энциклопедии — всего за остров произошло порядка тридцати сражений, и не менее десяти раз он переходил из рук в руки. Всё закончилось в середине XX века, в начале «ледяной войны», когда после заключения мира было принято решение сделать Южный Грумант, как и пролив Босфор, «всемирным достоянием». На побережье построили три порта и три аэродрома, принадлежавшие концернам с инвестициями крупнейших империй.

Самолёты в этом мире пока что имели куда меньшую дальность, чем в привычных мне мирах, мелкие суда не могли пробиться через мощное течение вокруг потому Антарктики. Остров стал своего рода воротами в Антарктиду. Другими такими воротами было Королевство Маори, известное мне ранее как Новая Зеландия. Как успел мне рассказать Давыдов, сейчас остров был абсолютно безопасен. Его наводняли сотрудники всех возможных российских спецслужб, а также агенты Общества, а все информационные системы имели «дыры» для возможности контроля ситуации.

Итак, спустя девять дней и полторы тысячи потраченных рублей я оказался на острове графини Кулагиной. Именно здесь я распрощался и посадил на обратный рейс Эрнесто. Старик лил слёзы, спросил разрешения обнять на прощание, как будто я прощаюсь с ним навсегда. У меня такого чувства не было, хотя, конечно, после полутора недель перелётов оставалось ощущение, что прощаюсь с близким родственником.

Я остался в обширном зале ожидания, оборудованном небольшими лежанками и откидными столиками. Перекинулся парой слов с Вильямом, он сказал, что будет ждать рейса в Казанцев ещё два дня. Мне же сначала лежал путь в столицу — город Юстиновск, и самолёт, который забирал туда половину всех ожидающих, должен был прилететь через час с небольшим.

После отбытия Эрнесто я остался один. Это чувство было одновременно уже и позабытым, и пугающим. Не то, чтобы я перестал чувствовать себя несамостоятельным, просто наличие Общества, подпирающего спину, внушало чуть больше уверенности и предавало спокойствия.

Приближение климата чувствовалось всё острее, я распаковал багаж и надел куртку. В южном полушарии в начале августа ещё была зима, но снега в этих широтах ещё не наблюдалась, погода больше напоминала привычную мне балтийскую или поморскую, но на улицу я решил всё же не выходить — дул сильный ветер с мелким дождём. Вскоре я заметил в зале ещё одного спутника, который летел с нами ещё с Африки. Причём заметил я его не просто так. Бритый парень в бежевом пиджаке в дальнем конце зала у колонны явно наблюдал за мной и отвёл взгляд, когда я заметил его.

Я тоже стал наблюдать за ним. Больше он на меня не глазел, но через минут двадцать как бы невзначай сходил за чаем, а затем пересел со всеми вещами поближе ко мне, сократив расстояние почти вдвое. Здесь я уже напрягся. На всякий случай, пересел поближе к выходу, за колонну, чтобы уйти из зоны видимости. Ещё десять минут — он пересел чуть ближе и в сторону, снова контролируя моё местоположение.

Наконец, женский голос объявил на трёх языках, что самолёт из Юстиновска прибывает на третью посадочную полосу. Ещё десять минут — и в зал ожидания ввалилась разноцветная, но хорошо утеплённая толпа, среди которой я разглядел чёрную, как смоль, голову моего нового местного камердинера — Дмитрия Момоты-Хабзы. Я пристал, чтобы быть заметным, мы встретились взглядами, и антарктический мулат, расплывшись в улыбке, вальяжной походкой направился ко мне.

Сделал пару шагов и увидел, как бритоголовый тоже пришёл в движение. И не просто пришёл — побежал.

Интуиция сработала чётко.

— Ложись!! — успел рявкнуть я — не то толпе, не то лично Дмитрию, а затем сам свалился на пол, чувствуя, как пламя огненного цветка от взрыва бомбы раскрывается вокруг меня.

Глава 23

Когда перестало звенеть в ушах —