Я вообразила себе изображение кровавого уличного побоища над каминной доской. Кто захочет изо дня в день любоваться картиной убийства?

— Повезло.

— Еще как! Видела бы ты, как я уламывал владельца галереи расстаться со снимком! Тот, знаешь ли, вознамерился продать его только венгру, и никому другому. А общался я с ним через переводчика, которому пообещал кругленькую сумму в качестве комиссионных. И уж он расстарался — убедил галерейщика, что в моих жилах течет кровь не чья-нибудь, а самих Габсбургов!

— Я не вас имела в виду, — бросила я.

— То есть как?

— «Повезло» я сказала про того человека, с которого сняли обвинение в убийстве.

— Ну да… конечно…

Было уже поздно, и я боялась, что так и уйду с пустыми руками. Я — «сова», всегда чую наступление нового дня, кожей ощущаю убегающие минуты. Самые добрые наши с Генри разговоры случались глубокой ночью. С восходом солнца людская близость испаряется; ночью человек незащищен и восприимчив, но это исчезает вместе с луной и звездами.

Торп взял нож и принялся резать свою пиццу на малюсенькие кусочки. А я и забыла его отвратительную привычку препарировать еду.

— Я хотела спросить вас кое о чем.

— И как это люди обходятся без замороженной еды? — покачал головой Торп. — Я бы без нее точно с голоду помер. Я тебе никогда не рассказывал, как однажды познакомился с самим Джо Куломбом, основателем «Трейдер Джо»? На благотворительном вечере в пользу оперного театра Лос-Анджелеса. Большой, знаешь ли, почитатель оперного искусства.

— Питер Мак-Коннел, — сказала я.

Торп подцепил на вилку артишок с пиццы и медленно жевал, не отрывая глаз от тарелки. Не знай я его как облупленного, решила бы, что он не расслышал.

— Гастрономов «Трейдер Джо» было не так уж много, пока в 1979 году всю сеть не перекупил один из братьев-немцев, владеющих торговой сетью «Алди». А наши до сих пор уверены, что делом заправляет калифорнийский малый по имени Джо, в цветной рубахе и панаме.

— Это сделал Питер Мак-Коннел? — Я твердо решила не сдаваться.

Торп промокнул губы салфеткой.

— Книгу ты читала, с моей теорией знакома.

— Ваша теория меня нисколько не интересует. Я спрашиваю: он или не он?

— Строго между нами?

— Само собой, — кивнула я. — С кем мне откровенничать?

— У него была возможность. У него был мотив. Большинство косвенных улик указывали именно на него.

— Большинство?

— В делах, подобных этому, всегда остаются некоторые сомнения.

Я вылила ему остатки вина из бутылки и осторожно продолжила:

— А когда писали книгу, вы сомневались?

— У любого разумного человека в данных обстоятельствах будут какие-то сомнения. Это неизбежно.

— Но в книге вы даете понять, что это именно он.

Торп взял бокал.

— Так и есть.

— Но почему?

— Потому что, если бы преступление совершил кто-то другой, оно стало бы всего-навсего очередным убийством в полицейских сводках, годящимся разве что для заметки в газете. А вот если его совершил Мак-Коннел… О, тогда это совсем другая история. Юная, прелестная, талантливая девушка убита собственным женатым возлюбленным, который знает, что ему никогда не сравняться с ней в одаренности. — От выпитого голос слегка изменял ему. — Чтобы развеяться после тяжелого трудового дня, людям нужна какая-нибудь захватывающая история. Хочется почитать про что-нибудь такое, с чем в реальной жизни им никогда не повстречаться. Как только я наткнулся на Мак-Коннела, я сказал себе: вот герой, которого ты ищешь, который не давался тебе в прежних, безуспешных попытках написать роман.

— Но ведь ваша книга — не роман.

— И тем не менее я должен был мыслить как романист. Возьмись я за это дело как за элементарный журналистский опыт, я бы не ухватил самой сути истории.

— А что, если герой вашей книги не имеет ничего общего с реальным человеком? Что, если Мак-Коннел не делал этого?

— Такой возможности исключить нельзя.

— Вам плевать на то, что вы, быть может, сломали жизнь невинному человеку?

— Ну, назвать его невинным можно лишь с большой натяжкой. Давай на минуточку допустим, что он не убивал Лилы. Это ни в коей мере не снимает с него вины за внебрачную связь и за то, что он использовал твою сестру в своем честолюбивом желании доказать гипотезу Гольдбаха.

— Если книга претендует на документальность, люди рассчитывают на правду.

— Помнишь, что Оскар Уайльд написал в предисловии к «Портрету Дориана Грея»? «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или плохо написанные». Моя, надеюсь, написана хорошо и занимательно. Все, чего я хотел, — это рассказать интересную историю. Чем глубже я погружался в материал, тем яснее мне становилось, что финал может быть одним-единственным. И как только это понял, писать стало до смешного легко.

Торп откинулся назад.

— Слушай, я тут подумал, давай как-нибудь на днях встретимся? В субботу я буду давать автографы в магазине на Опера-плаза. Могли бы потом где-нибудь пообедать.

Светлело небо. Время близилось к пяти, мир вот-вот продерет глаза, зашевелится. Я поняла: единственный способ добиться желаемого — это бить Торпа его же оружием. Мама как-то призналась, что успех адвоката напрямую зависит от работы со свидетелями. «Ошибка многих адвокатов в том, — говорила мама, — что перекрестный допрос они начинают с нападок. Для них главное — выиграть дело во что бы то ни стало, вот они и запугивают свидетеля». А мама, по ее словам, к любому перекрестному допросу подходила как переговорщик. Еще до суда старалась побольше разузнать о свидетелях и строила допрос с учетом характера каждого из них. Это позволяло вести разговор в нужном ей направлении.

Предложив еще раз встретиться, Торп сам распахнул передо мной двери.

— Предположим на минуточку, что это был не Мак-Коннел, — заговорила я. — Кто еще мог это сделать?

Торп поднялся и стал собирать тарелки.

— Можно заглянуть в «Мангостан». Потрясающий вьетнамский ресторанчик. Лучшая в городе говядина с чесноком!

Я пропустила приглашение мимо ушей и продолжала гнуть свое:

— Вы переговорили с десятками людей, когда собирали материал для книги. Неужели не нашлось других подозреваемых?

— Ты когда-нибудь пробовала сок из ягод мангостана? Пальчики оближешь!

Он направился с тарелками на кухню. Прихватив бокалы и остатки пиццы, я двинулась следом.

— Я не прошу, чтоб вы припомнили вот так, с ходу. Наверняка у вас где-нибудь припрятаны записи.

Торп свалил тарелки в доверху набитую раковину, сбрызнул всю горку моющим средством и включил горячую воду.