он. Там работали врачи, причем многие. Под "преимущественно медицинским руководством" фирмы МакАдамс придерживался кредо, согласно которому "хорошая этичная фармацевтическая реклама играет положительную роль в укреплении здоровья общества". Артур уже давно понял, что всегда полезно преуменьшать размеры своего влияния и активов, и теперь он настаивал на том, что McAdams вовсе не было одним из двух крупнейших агентств медицинской рекламы. На самом деле это была довольно крошечная операция . "Нам в McAdams, естественно, льстит мысль о том, что мы важны", - промурлыкал он. "Но холодные цифры показывают, что мы относительно невелики в экономической сфере".

Кефаувер предпочитал вести допрос, используя собственную вежливость, чтобы усыпить ложное чувство безопасности свидетеля, и позволял ему говорить до тех пор, пока он не загонит себя в угол. Но этот вежливый подход не понравился Артуру Саклеру. Медицинская реклама спасает жизни, - провозгласил Артур во всеуслышание, - потому что она сокращает время между открытием нового лекарства и его применением врачами. "Каждая неделя, каждый месяц или год, в течение которых быстрые, надежные фармацевтические коммуникации сокращают разрыв между открытием и применением лекарства, спасает жизни пациентов, их комфорт, моральный дух и деньги", - продолжал он, добавив, что будет рад предоставить сенаторам "справочный материал для этого".

Все те подробные планы сражений, которые разработали сотрудники Кефаувера, официально ушли в прошлое. Артур читал лекции комитету так, словно они были студентами-медиками первого курса. Артур заявил, что врачей никогда не соблазнят поверить в ложную рекламу, и вообще, что за ложная реклама? Большая часть рекламы, которую он видел, и уж точно вся реклама, которую он производил, была более чем разумной. Он прервал свой солилоквиз надолго, чтобы сказать: "Надеюсь, я не слишком тороплю события", после чего продолжил. В какой-то момент Кефаувер почти извиняющимся тоном спросил, не может ли Саклер "уступить место для вопроса".

"Сенатор Кефаувер, могу ли я продолжить, просто потому что считаю, что мои показания прояснят ситуацию, так что дальнейшие вопросы могут и не понадобиться", - ответил Артур.

Это заставило сенатора замолчать, но ненадолго. В конце концов он просто прервал Артура, выпалив вопрос, на что Артур, не отрываясь, ответил: "Мы перейдем к этому через минуту, сенатор".

Это было необыкновенное представление. В какой-то момент один из сотрудников рявкнул: "Доктор, вы закончили?". Но он не закончил. Он оспорил факты комитета и их интерпретацию. "Сенатор Кефаувер, я хотел бы прояснить этот момент", - сказал Артур, исправляя какое-то элементарное заблуждение. "Если бы вы лично прошли обучение, которое требуется врачу для получения степени, вы бы никогда не совершили этой ошибки".

Он танцевал и танцевал, но ни один из них не смог нанести удар. Конечно, не существует терапии, полностью лишенной побочных эффектов, - признал Артур. Но когда Кефаувер спросил его о конкретном побочном эффекте - выпадении волос, связанном с приемом сердечных препаратов, Артур отшутился: "Я предпочел бы иметь тонкие волосы, чем толстые коронарные сосуды".

В тот день все было настолько запущено, что следователи не смогли расспросить Артура о серии писем, которые они получили в ответ на свои повестки. Эти письма никогда не поднимались на слушаниях и никак не обнародовались, но они были у подкомитета: в течение десятилетий они оставались спрятанными в большой стопке папок, в картонной коробке, в коллекции из сорока таких же картонных коробок, в которых хранились все материалы расследования Кефаувера по наркотикам. Это письма между Генри Уэлчем и Артуром Саклером. "Дорогой доктор Саклер, - писал Уэлч 23 февраля 1956 года, , - я был очень рад возможности поговорить с вами по телефону и сожалею, что мы не смогли встретиться во время моей недавней поездки в Нью-Йорк". Далее Уэлч просит Саклера о "небольшой помощи извне" в финансировании нового журнала.

"Я бы очень хотел встретиться с вами и узнать вас получше", - написал Саклер в ответ пять дней спустя. Через три года после этого, когда у Уэлча начались проблемы, Артур снова написал ему. "Я хотел бы сказать вам в момент испытаний, что у вас много друзей, которые... стоят плечом к плечу с вами. Необоснованное преследование, которому вы подверглись благодаря сенсационным усилиям одного ничтожного человека" - речь идет о журналисте Джоне Лире, - "разрывает сердце". Скомпрометированному главе отдела антибиотиков в FDA, человеку, чей компромат Артур, как молчаливый партнер в MD Publications, помог обеспечить, человеку, которого клиент Артура, компания Pfizer, подкупил, купив сотни тысяч бесполезных переизданий, Артур написал: "Вам и вашей семье - наши самые теплые пожелания всего хорошего".

Но у следователей так и не было возможности расспросить Артура об Уэлче. У них было определенное время для допроса, которое, вероятно, было заранее оговорено Клиффордом, влиятельным адвокатом Артура, и за то время, что у них было, они едва успели вставить хоть слово. Когда он и его адвокаты встали и приготовились покинуть зал, Артур мог только чувствовать себя победителем. Прежде чем выйти за дверь, он бросил последний взгляд на Кефаувера и поблагодарил его за возможность изложить свою позицию. Затем он произнес, с блеском в глазах: "Запись говорит сама за себя", и вышел.

 

Глава 7. ДЕНДУРСКОЕ ДЕРБИ

На берегу Нила стоял небольшой храм. Изначально он был возведен местным римским правителем за десяток-другой лет до рождения Христа в честь пары братьев, которые, по преданию, утонули в реке. Храм был построен из песчаника, а его стены украшены резными изображениями братьев, Педеси и Пихора, поклоняющихся богу Осирису и его супруге Исиде. Иисус Христос родился и умер, и в конце концов храм был превращен в христианскую церковь. На протяжении веков расцветали новые религии, рождались новые языки, поднимались и падали великие империи. И все это время храм стоял. Конечно, не обошлось без грабежей: в великих храмах Египта все сокровища, которые можно было извлечь, в конце концов расхищались оборванными грабителями могил или, позднее, более элегантными грабителями могил, которые носили льняные костюмы, обвисшие на солнце, и называли себя египтологами. На протяжении веков люди приходили изучать храм и размышлять об исчезнувшей вселенной, реликтом которой он являлся. Наряду с оригинальной резьбой в храме сохранились граффити, вырезанные на стене демотическим письмом, и граффити продолжали жить еще долго после того, как демотический язык умер и не осталось никого, кроме ученых, кто мог бы его прочесть. В 1821 году храм посетил американский адвокат и ветеран войны по имени Лютер Брэдиш, который вырезал на стене свое имя: l. bradish of ny us 1821. Французский фотограф по имени Феликс Бонфильс посетил