Пашка говорил, а я смотрела мимо него, потому что темнота за его спиной не была пуста. Там кто-то находился. И я была убеждена, что это Макс. Домой он, конечно же, не заходил, не мог он здесь оказаться быстрее меня. Прогулка его закончилась только что, и теперь он прячется за деревьями, изображает ночь.

– Ребята, что были на кладбище, рассказывают другое, – бубнил Пашка. – Говорят, на тусовке из огня демон появился и потребовал жертвы. Они все и побежали.

Мне показалось, что Макс собирается выйти к нам, и резко наклонилась к Пашке. Поцелуя толком не получилось. Я только отбила зубы об его скулу и чуть не свалилась с сумки.

– Сумасшедшая ты, Мишлен. – Колосов прятал глаза, боясь на меня посмотреть. Он не столько обрадовался моему порыву, сколько испугался. Даже, кажется, попытался оттолкнуть. – В следующий раз на тренировку пойдешь?

Вопроса его я не услышала, потому что старалась разглядеть Макса, но окружающая темнота была пуста. Он ушел.

– Ладно, Колосов, завтра поговорим. Пока. – Мне хотелось побыть одной.

– Хочешь, я зайду за тобой перед школой? – Пашка, видимо, совсем потерялся.

– Нет, не надо!

Усталость накатила внезапно. На кнопки кодового замка нажимать было тяжело – руки стали неподъемными. Быстрее бы добраться до кровати и уснуть. Уснуть, чтобы хотя бы ненадолго, хотя бы на несколько часов моя голова перестала думать.

Сон у меня был рваный. Я то проваливалась в забытье, то выплывала на поверхность, но не просыпалась, оставаясь в плену сновидения. Мне снились старинные темные замки с высокими стрельчатыми окнами и гулкими холодными залами. По пыльным темным коридорам гуляет сквозняк. Шевелятся тяжелые гардины на стенах, тянет промозглым осенним воздухом из окон, местами затянутых слюдяными стеклами. И вроде я знаю, как отсюда выйти – спуститься по лестнице, пересечь гулкий холл и оказаться на выложенном камнем дворе, но коридор вдруг оказывается бесконечно длинным, и я все иду, иду. Меня провожают недовольные взгляды людей, изображенных на гобеленах. Они с осуждением смотрят на меня и укоризненно качают головой. А за спиной уже собралась толпа, она ждет, что я буду делать. Пойду вперед? Остановлюсь? Поверну назад?

Мне не хочется, чтобы на меня смотрели. И я делаю первое, что приходит в голову: шагаю прямо в гобелен. Что там говорил Макс? Надо верить своей интуиции…

Я дернулась, то ли просыпаясь, то ли перескакивая в новый сон. Он был уже знаком. Я в своей комнате, лежу на кровати, а на подоконнике сидит Макс.

– Все будет хорошо, – шепчет он и соскальзывает вниз. Но не падает. А остается стоять, словно превратился в невесомый воздушный шарик.

– Ее нельзя оставлять! – склоняется надо мной темная фигура. Мне кажется, что я где-то видела это бледное лицо, но не могу вспомнить где. – Она все погубит!

– Мы можем уйти, – отозвался другой голос.

– Нам уже некуда уходить, – возразил первый. – Убьем. Для нее будет только лучше.

– Для нее будет лучше, если вы оставите ее в покое, – раздался голос из-за окна.

– Ты же знаешь, что это невозможно! – воскликнул первый.

Мне захотелось открыть глаза и сказать, что вообще-то хамство обсуждать меня в моем присутствии, словно я уже покойник. Но тело было свинцовым, веки тяжелыми.

– Макс, – заплакала я, – пускай они уйдут.

Темнота накрыла меня, и я наконец заснула без сновидений.

За окном чирикал воробей. Наглая птица-будильник взяла манеру сидеть около моего окна и в несусветную рань орать о том, что все прекрасно.

С кровати я вставала в таком состоянии, как будто и не спала вовсе. С трудом доползла до ванной – ночные переживания забрали у меня последние силы. Я сидела на бортике ванны, подставив кисти рук под воду. Почему все так сложно?

– Май, ты там жива? – раздался из-за двери бодрый голос мамы. – Открой!

Так, если я сейчас не соберусь, то утеку вместе с водой тонкой струйкой.

– Май, что происходит? – В мамином взгляде и голосе была готовность помочь, вытащить из горящего дома, спасти из реки, выкопать из-под завала.

Но со мной происходило нечто похуже, спасать было почти нечего.

Я прошла на кухню, упала на табуретку.

– Пашка вчера обзвонился, – не отставала от меня мама.

Перед моим носом на столе появились йогурт, тосты и джем. Хочешь быть здоровым – будь им!

– Ты не ходила на тренировку?

Вид йогурта с черникой рождал во мне нехорошие ассоциации. Я закрыла глаза.

– Или вы вместе с Пашкой прогуливали?

С маминой энергией надо не в конторе работать, а запускать ее в протонные двигатели вместо всяких там нейронов и атомов. Уверена, у нее это получится блестяще.

– Я видела вас вчера во дворе.

Я подтянула к себе спичечный коробок. И стала зажигать спички одну за другой. Люблю вид открытого огня. Если бы не навороты с дьявольщиной и черным цветом, быть бы мне готом. Они часто жгут костры, устраивают огненные шоу, крутят на веревках пропитанные горючим составом шары.

Я смотрела, как невысокое пламя съедает тонкую былинку спички, и она чернеет, сгибаясь под тяжестью собственного тлена.

Последний раз я видела огонь на кладбище. Он только разгорался, и жадные языки пламени с удовольствием поглощали свежие доски.

Я обожгла пальцы и затрясла рукой.

– Май, а тебе не кажется, что сейчас не время думать о мальчиках? – Маме надо было уходить на работу, и она нервничала. А еще она заметно переживала за меня. Две эмоции в одном флаконе – и уходить пора, и поговорить надо. Аут. – Выпускной класс! На курсы ходишь кое-как. Ты собираешься поступать в институт? Репетиторов пора нанимать, чтобы ты подтянула язык. А то со своими скачками ты все позабыла.

Язык… В немецком можно практиковаться с Максом.

Новая спичка зашипела, огонь быстро съел серу и недовольно побежал прямо к моим пальцам.

Спичка выпала из рук, не успев потухнуть.

– Что ты творишь? – Мама затушила тлеющий огонек, аккуратно выбросила спичку.

А у меня перед глазами продолжало плясать высокое пламя.

Картинка вспыхнула вдруг мгновенными воспоминаниями.

– Ты мне веришь? – вкрадчиво спрашивает Макс.

– Верю, – отвечаю я.

И он идет к огню, на ходу превращаясь в монстра. Темные фигуры около костра, огромный Макс, направляющийся в их сторону. Он все больше и больше сутулится, голова проваливается в плечи. И на том месте, где он стоял, появляется собака. Люди разбегаются…

Мама ушла, а я еще минуту сидела, не в силах справиться со своими эмоциями. От пламени спички с глаз как будто бы спала пелена. И передо мной встало все то, что два дня безрезультатно билось за бетонной стеной забытья.