Эсбен хмурится.

– Что? Какой-то дурак написал гадость? Я обычно блокирую или стираю такие комменты. Терпеть это не могу. Слава богу, идиотов не так много.

– Э… нет. Но, знаешь, иногда люди пишут совсем не в тему.

– Да, такое я тоже не люблю. Ты, например, пишешь про цыплят, а кто-нибудь отвечает: «Да, цыплята – это круто, а у меня однажды был хорек, который носил вязаную шапочку», – и тут же появляется еще пятьдесят человек со своими историями про хорьков.

– Эсбен… – Жаль, что у меня нет солнечных очков, за которыми я могла бы укрыться. – Похоже, люди до сих пор гадают, что между нами происходит.

– А. Ну да. Всю неделю так, – говорит Эсбен, откинувшись на спинку. – Хочешь им ответить?

– Ответить? В смысле?

– У тебя нет ни Твиттера, ни Фейсбука, да? – спрашивает он.

Я качаю головой, и Эсбен ненадолго задумывается.

– Я могу тебя представить, – произносит он, улыбаясь.

– В смысле?

Оказывается, никому из нас больше не хочется мороженого, поэтому я выбрасываю недоеденные рожки.

– Как?

– Иди сюда. – Он отодвигает свой стул и хлопает себя по коленям: – Садись.

Я подхожу к Эсбену и сажусь, свесив ноги и положив руку ему на плечо.

– Так?

– Сначала… – медленно произносит Эсбен, – сначала вот это.

И во второй раз за сегодня он целует меня в губы. Долго и страстно. Губы у Эсбена холодные, у них вкус свежей черники, но поцелуй получается очень горячим. Удивительно, как человек может быть таким добрым и ласковым; он вселяет в меня почти непреодолимое желание сорвать с него рубашку прямо здесь, в кафе. Уму непостижимо. Эсбен воскресил во мне полузабытую жажду романтики… так легко.

Я отрываюсь, чтобы глотнуть воздуха. Иначе, чего доброго, и правда начну его раздевать.

– И что дальше? Вряд ли это будет круче…

Эсбен приникает к моим губам опять – на несколько секунд.

– Посмотрим.

Он поднимает телефон, и я вижу на экране свое изображение.

– Что скажешь?

– Ты делаешь селфи? – уточняю я. – И хочешь его запостить?

Эсбен кивает и поднимает очки.

– Только если ты не против.

Затерявшись в глубине его янтарных глаз, я размышляю. Сама мысль о том, чтобы сделать этот шаг, слегка пугает меня, но в то же время наполняет радостным возбуждением. Я опускаю голову и продолжаю думать. А затем кое-что замечаю и улыбаюсь. У Эсбена один носок синий, а другой белый.

Не стоит больше сомневаться.

– Да. Давай запостим.

– Ты ведь знаешь, что нам будут писать не только приятные вещи, – предупреждает Эсбен.

– Особенно девушки. Я в курсе.

Больше я ничего не говорю, просто поворачиваюсь к Эсбену, прижимаюсь щекой к его щеке и смотрю в объектив.

Эсбен выкладывает нашу фотографию и пишет:

Меня не волнуют комменты и чужая реакция. Только не сейчас. Меня интересует только то, что я позволила ему – нам – выложить это в Интернет.

Я сделала очень важный шаг и никогда не забуду этот день. И Эсбена.

Через две недели мы с Эсбеном и его сестрой Керри стоим перед дверью переполненного студенческого клуба. До Хэллоуина неделя, и мы дрожим на холодном ветру, под тусклым серым небом. Хотя все мы в толстых свитерах и куртках, такое ощущение, что это последний сносный денек. Вот-вот начнутся настоящие морозы. Штат Мэн вовсе не славится легкими зимами.

Стеффи целыми днями шлет мне солнечные картинки, и в другое время меня бы это бесило, но к ним прилагается столько смайликов, что сердиться невозможно. Я не первый день пытаюсь дозвониться до подруги и постоянно по ней скучаю. Эти глупые послания поддерживают меня на плаву.

Эсбен возится с телефоном, а я держу видеокамеру. Керри достает из сумки блокнот и пакет маркеров.

– Ты впервые? – спрашивает она.

– Да.

Я изо всех сил стараюсь не выглядеть нервной закомплексованной трусихой. Не знаю, что из этого получится. Эсбен и Керри решили попросить студентов рассказать про своих лучших друзей, а я довольно неохотно согласилась составить им компанию. С одной стороны, мне до смерти хочется вновь понаблюдать Эсбена в действии, а с другой – я мечтаю закрыть глаза руками и ничего не видеть.

Я одновременно хочу и убежать, и остаться.

И остаюсь.

У Керри такая же теплая улыбка, как у брата.

– Ты волнуешься. Не надо.

Она встает, передает мне блокнот и забирает камеру.

– Я рада, что ты с нами. Мы не виделись с того дня.

Уточнения излишни. Мы обе прекрасно понимаем, какой день она имеет в виду.

– И ты тогда быстро ушла.

– Да, – соглашаюсь я. – Потому что была… не готова. Ты, наверное, решила, что я ненормальная.

– Нет. Каждый человек может занервничать. Ты нервничала немножко больше, чем другие, но… не знаю. В любом случае, я такого еще не видела. – Керри шаркает ботинком по бетону. – В смысле, я не видела, чтобы Эсбен так себя вел. Обычно он гораздо спокойнее.

– Ну, наверное… я подумала…

Я так далеко от привычной зоны комфорта, что защититься мне буквально нечем. Эсбен обрушил почти все мои стены.

– Я не знала, всегда ли он… так реагирует.

Керри качает головой:

– В тот день – впервые. Я с самого начала снимаю и фотографирую все проекты Эсбена. И мне очень нравится… – Она замолкает, стоя на ветру. – Эсбен так много о тебе говорит, что у меня ощущение, будто мы давно знакомы. Но мы почти не знаем друг друга. Пока что.

Она такая же энергичная, как ее брат.

– И я бы хотела узнать тебя получше, потому что всё это было так красиво, и ты кое-что сделала для моего брата. Затронула его за живое. У вас обоих как будто крышу сорвало.

– Весь тот день был слегка безумным.

– И прекрасным, – подчеркивает Керри. – Но я должна перед тобой извиниться. Я просто вытащила тебя из толпы, не дав шанса отказаться. Иногда я завожусь не меньше Эсбена. Я должна была заметить, что ты не в восторге. Но нам не хватало одного человека, а ты оказалась рядом…

Я останавливаю ее:

– Я рада, что ты меня вытащила.

И поглядываю на Эсбена – украдкой, но очень нежно.

– Это лучшее, что было в моей жизни. Спасибо.