И таким образом отрезать их от мира.

Когда огонь и неистовый грохот стихли и сменились глухим скрежетом, Рун изо всех сил схватился за стенки саркофага, высеченные из известкового камня. Получится так, будто он умер в саркофаге — попав в западню точно так же, как однажды в этой каменной западне закрыли другого человека. Что касается его самого, он был бы рад такому исходу. Но эта женщина и солдат не заслужили такой доли.

После первого взрыва Корце удалось силой заставить их укрыться внутри этого каменного гроба. Понимая, что древняя усыпальница может стать для них единственным убежищем, он напряг все силы и с помощью солдата накрыл их сверху каменной плитой. Если они выжили, он не знал, как сможет объяснить им, откуда у него такая сила. Кодекс, по которому он жил, требовал от него скорее дать им умереть, чем ответить на подобные вопросы.

Но Рун не мог позволить им умереть. И теперь они лежали, плотно прижавшись друг к другу, в кромешной темноте. Корца пробовал молиться, но то, что он чувствовал, по-прежнему переполняло его. Он чувствовал запах вина, которым сам когда-то наполнял это вместилище; чувствовал металлический запах крови, пропитавшей лохмотья, в которые превратилась его одежда; чувствовал запах дыма от сгоревшей бумаги и мела — компонентов использованной взрывчатки.

Ни один из этих запахов не перебивал простого аромата лаванды, которой пахли ее волосы.

Биение ее сердца, быстрое, как взмахи крылышек лесного жаворонка, отзывалось в его груди. Тепло ее трепещущего тела согревало все его тело. После Элисабеты он никогда так близко не соприкасался с женщиной. Он довольствовался малым — Эрин отвернулась от него, уткнувшись лицом в грудь солдата.

Корца считал удары ее сердца и в этом ритме обрел покой, о котором можно только молить Бога. Это продолжалось до той минуты, пока наконец тишина снова не вернулась в их сознание и в мир, лежащий за стенами их маленькой усыпальницы.

Эрин зашевелилась, но он, дотронувшись до ее плеча, попросил лежать спокойно. Он хотел подождать подольше, чтобы быть полностью уверенным, что помещение вновь не начнет трясти, когда они попытаются сдвинуть крышку саркофага. И лишь тогда, когда Корца будет знать, что они наверняка не будут погребены под новым камнепадом, он сможет решиться поднять крышку.

Ее дыхание замедлилось, сердце забилось спокойнее. Да и солдат тоже успокоился.

Наконец Рун уперся коленями в нижнюю часть каменного вместилища и надавил плечом на крышку. Та со скрипом двинулась вбок. Встав и немного передвинувшись, он снова налег на крышку. Массивная плита отодвинулась, образуя щель шириной в ладонь, потом в две ладони.

Наконец она наклонилась и с грохотом упала на пол. Узники были свободны, хотя Рун опасался, что они всего лишь поменяли тесную камеру на более свободную. Но храм, по крайней мере, устоял. Люди, которые пробили в камне это потайное помещение, укрепили его стены, чтобы те могли выстоять в любой ситуации, в которой может оказаться гора.

Корца поднялся на ноги и помог Эрин и Джордану выбраться из саркофага. Одна осветительная шашка уцелела при обвале и сейчас освещала помещение тусклым светом. Сощурившись, Рун сквозь пелену обжигающей пыли посмотрел на дверной проем, ведущий в усыпальницу.

Его больше не было. Земля и горная порода засыпали его от пола до потолка.

Оба его компаньона кашляли, прикрывая лицо частями одежды и фильтруя через них воздух. Долго им так не выдержать.

Солдат щелкнул выключателем фонаря и направил его луч на дверной проем. Встретившись глазами с Руном, он отступил на шаг; его и без того мрачное лицо стало подозрительным и настороженным.

Женщина провела лучом второго фонаря вокруг, осматривая разрушения в усыпальнице. Толстый слой пыли лежал на всем; мертвые тела, казавшиеся статуями, засыпанными порошком, напоминали о недавней резне.

Но под разбитыми кусками тяжелой каменной крышки саркофага не скрывалось ничего. Свет ее фонаря надолго задержался в этом месте. Множество пылинок, плавающих в световом луче, не могли запорошить правду о том невероятном, совершенном им деле: о том, как он поднял, а потом отодвинул этот камень, чтобы освободить их.

Солдат, кажется, не обратил на это внимания. Он стоял напротив засыпанного дверного проема с таким лицом, словно перед ним была какая-то неразрешимая тайна.

Луч фонаря женщины, стоявшей рядом с ним, был направлен на Руна, туда же смотрели и ее глаза.

— Благодарю вас, падре.

Он уловил в ее голосе нечто странное, когда она произносила слово «падре». Это привело его в легкое замешательство — он почувствовал, что она неверующая.

— Меня зовут Рун, — шепотом представился он. — Рун Корца.

Он не доверился своему другому вынужденному компаньону и не сообщил ему своего полного имени, хотя общался с ним дольше; но уж если им суждено умереть здесь вместе, то он хотел, чтобы они знали его имя.

— А я Эрин, а это Джордан. А как…

Солдат резко оборвал ее; в его тоне звучало холодное бешенство:

— А кем были они?

Под этим вопросом таился и другой вопрос. Рун понял это по голосу Джордана, прочитал это на его лице: «Что они делали здесь?»

Корца задумался над вторым, незаданным вопросом. Церковь запрещает раскрывать правду, это наиболее охраняемый секрет. Многое может быть потеряно вследствие огласки. Но этот мужчина был воином — таким же, как и он сам. Он твердо стоял на земле, противостоял тьме, и он заплатил кровью за то, чтобы получить верный ответ.

Рун с почтением отнесся к такой жертве. Он посмотрел прямо в глаза своему второму компаньону и сказал ему правду, назвав тех, кто на них напал:

— Они стригои.

Его слова повисли в воздухе, словно плавающие пылинки; они скорее затуманили суть дела, нежели открыли правду. Солдат склонил голову к плечу — он был явно сконфужен. Женщина тоже смотрела на священника, и в ее взгляде было больше любопытства, чем злости. В отличие от солдата она, кажется, не ставила ему в вину то, что здесь погибло столько людей.

— Ну и что это значит?

Солдат не успокоится, пока не докопается до истины, да и после этого он, без сомнения, тоже не успокоится.

Рун сбросил камень, лежавший на теле одного из мертвецов, и смел песок с его лица. Женщина светила фонариком на его руки, а он повернул в их сторону покрытую пылью голову мертвеца. Свободной рукой в перчатке он раскрыл его холодные губы, раскрывая перед ними одну из древних тайн.

В луче фонарика блеснули длинные белые клыки.

Рука солдата машинально опустилась на приклад его пистолета-пулемета. Женщина затаила дыхание и непроизвольно прикрыла рукой горло. Животный инстинкт самозащиты. Но вместо того, чтобы окаменеть от страха, она опустила поднятую к горлу руку и, подойдя к Руну, опустилась возле него на колени. Мужчина же, оставаясь на месте, насторожился и подготовился к схватке.