Я промолчал.

– Мне придётся посидеть здесь некоторое время, – мягко сказал Бахрам. – Надо поговорить с этой душой и объяснить ей ситуацию.

– Конечно, – буркнул я. – Вам что-нибудь понадобится?

– Нет, нет, – приятно улыбнулся он. – Только покой.

Он уселся, скрестив ноги, прямо на пол в центре гостиной и прикрыл глаза. Несколько минут я стоял рядом и пялился на него, неподвижного. Потом пожал плечами и пошёл попить чаю. Сайка вчера впервые сама испекла печенье, и сейчас мне предстояло отведать его. У меня имелись некоторые опасения. В моём представлении лучшее, что могла бы приготовить моя возлюбленная, – это слабительный чай для похудения.

Вернувшись из кухни с несколько изменившимся отношением к кулинарным способностям Саялы (печеньице оказалось вполне съедобным, хотя и не радовало вкусовые рецепторы в той степени, в какой полагается печенью), я увидел, что мой гость так и сидит на полу.

– Всё нормально? – рискнул осведомиться я, но ответа не последовало. Призрак тоже бездействовал. Вскоре мне позвонили и попросили срочно возвратить к жизни какое-то издохшее железо. Поколебавшись, я оставил Бахрама одного в квартире. Вернулся через пару часов, взмыленный, покрытый пылью и злой, а буддист всё так же сидел на полу, умиротворённый, и мне показалось, что вокруг него даже как-то прохладнее.

В половине седьмого мама вернулась домой, а Бахрам так и не сдвинулся с места. Даже негодующие мамины вопли не заставили его выйти из глубокой медитации, в которой он, должно быть, пребывал. Я отправился в Finnegans, на свою средо-пятничную вечернюю работу, а тибетский монах всё ещё продолжал сидеть. На всякий случай я запугал маму, сказав ей, что он умеет левитировать и убивать людей ударом в пять разных точек тела, чтобы она не лезла к нему и не пыталась прогнать из дома или продать ему фильтр с кастрюлей.

В ирландском пабе, как всегда по пятницам, яблоку было негде упасть. Я пришёл первым и поздоровался с официантом по имени Фикрет. Он, обычно дружелюбный, как-то странно дёрнул головой в мою сторону, словно передумал здороваться со мной на полпути, и отошёл в другой конец зала. Меня это слегка задело, а потом я подумал: у нас ведь немало общих френдов в Facebook, наверняка он читал о моей смерти и теперь считает меня сумасшедшим, или, что хуже, каким-то аферистом. Хотя, если подумать, аферист я и есть. Нагрел руки на любви народа к покойникам, которых они не ценили при жизни. Потом пришла Сайка, и я перестал думать о Фикрете.

– Я съел все твои печеньки, – слегка преувеличив, сказал я своей девушке. – Мне очень понравилось.

Сайка заулыбалась, а потом стала серьёзной.

– А я сегодня познакомилась с Илькином.

– Что?! – заорал я. К счастью, мой крик растворился в общем шуме.

– Да я не нарочно! Они это подстроили. Типа он должен был передать какие-то важные документы моей тёте, почему-то через меня, ага! Типа он проезжал на машине мимо моей работы. Теперь у него мой номер есть.

– Ну что, надеюсь, он интересный собеседник. Потому что он начнёт тебе названивать.

– Плевать я на него хотела! – горячо заверила меня Сайка. – Судя по всему, он – унылое говно!

– Симпатичный?

– Нет-э, какой симпатичный?! Ростом ниже меня! Хорошо бы я смотрелась рядом с ним, как же! Что они вообще думают?

– Они думают, что я покинул тебя навсегда, и образовавшаяся пустота должна срочно заполниться, а не то нарушится равновесие этого мира и случится светопреставление, – пробормотал я.

– Чего? – переспросила Сайка, устанавливая микрофон, как ей было удобно.

– Ничего. А твой жених в курсе, что ты уже хм… не девушка?

– Иди прыгай! Откуда ему знать?!

– Что, добрая тётушка не обсудила это с ним?! – глумился я, не в силах обуздать бешеную ревность. – Товар-то с изъяном!

– Ты мерзкий! – зарыдала Сайка. Я удовлетворённо фыркнул, хотя знал, что этот всплеск эмоций дорого мне будет стоить – в прямом смысле. Извинения Сайка предпочитала принимать исключительно в виде подарков, считая, что они являются наиболее верным доказательством мужской любви. И я не могу её за это винить. Действительно, в мужчинах, проявляющих скупость по отношению к любимой женщине, есть какая-то неполноценность, притом в физиологическом смысле этого слова. И дело тут вовсе не в меркантильности женщин, нет. Даже в животном мире, особенно среди птиц, самцы, дабы понравиться самке, преподносят ей дары. Обычный инстинкт. Если мужчина не ощущает в себе тягу к одариванию подруги, значит, что-то не так с его организмом и репродуктивной функцией. Так я это вижу. На всякий случай я не делился с друзьями своими глубокими размышлениями на эту тему.

Быстренько свернув истерику, так как приближалось время выступления, Сайка добавила:

– А ещё мне кажется, что он придёт сегодня сюда, послушать, как я пою.

– И увидит меня.

Тут я начал метаться между вполне человеческим желанием представиться поклоннику Саялы и вполне обоснованным желанием остаться в тени, продолжая прикидываться покойником.

Пришли все остальные, расселились за инструменты и приготовились играть. Но, прежде чем руки Джонни легли на клавиши, а барабанные палочки Эмиля коснулись тарелок, я заявил:

– Сегодня мы сыграем через одну песню весь наш альбом Ouroboros.

Ответом мне явились растерянные взгляды. Прежде чем кто-то успел возразить, я добавил:

– Сыграем, и всё. Даже не думайте спорить со мной! Мы слишком хороши, чтобы играть только чужие песни. Этим людям пора послушать что-то новое. И нечего сидеть с такими мордами недовольными!

Пожалуй, я был чересчур мягким до сих пор.

– Начнём с той, с которой планировали. А потом – The Womb… Поехали!

Эмиль втянул голову в плечи и задал ритм.

Прошло сорок минут, мы благополучно добрались до своей песни The Fog And The Frog, и никто ничего не заметил. Народ в пабе радостно провожал аплодисментами каждый финальный аккорд. Группа повеселела, я видел это. Внезапно я заметил Ниязи; как и в прошлый раз, он сидел у барной стойки и лениво посасывал бутылку пива. Поймав мой взгляд, он широко улыбнулся и продемонстрировал большой палец. Сидевший рядом молодой человек без каких-либо вторичных половых признаков в облике заметил наше безмолвное общение и заговорил с ним. Я изнывал от любопытства, так что даже перестал замечать, как играю, мои пальцы теребили струны на автопилоте. Судя по всему, бесцветный о чём-то спрашивал Ниязи, а тот радостно кивал головой, рискуя опять пролить пиво.

Мы доиграли альбом до конца, и все вроде были довольны. Я торжествующе поглядел на группу.

– Смотри, это он, – шепнула мне на ухо Сайка, схватившись за моё запястье. Она указала на того самого незнакомца, который болтал с Ниязи. Я сощурился. Илькин этот – тело тряпичной куклы, лицо-картофелина с приклеенным к макушке кустиком тусклых волос – являл собой апофеоз уныния. Черты его лица были настолько усреднёнными и приблизительными, что, если бы меня попросили описать его словами, я бы замялся, несмотря на виртуозность моих песенных текстов. На фоне Илькина Ниязи со своей подвижной физиономией выглядел как кинозвезда.