Я решила отказаться от идеи шитья и найти готовое платье. Пыталась сделать это у Версаче, Армани и Тьерри Мюглера. Можно было поискать у Бьяджотти и Криции. Ничего. Однажды я отправилась к Кензо на Фреццерию и, покинув магазин, подошла к другому, «Ольга Аста». Здесь предлагали дорогую готовую одежду. Я объяснила хозяйке, что ищу платье, чтобы надеть на свадьбу. Не уточняя, чья это свадьба. Она показала мне целый ряд дамских костюмов — красивых маленьких вещей, — один цвета морской волны с изящной белой отделкой из шантунга и темно-коричневый с сочетающейся по цвету шелковой блузкой. Все не подходило, и я не склонна была даже примерять. Я уже находилась на полпути к выходу, когда она сказала, что может кое-что сделать для меня, а именно, может скроить и сшить что угодно. Я вздрогнула и развернулась. «Что вы думаете о простом белом шерстяном платье с отделкой из монгольской шерсти?»

— Sarebbe molto bello, molto elegante, signora. Это будет красиво, очень элегантно, — ответила она тихо. — Мы можем даже добавить баску, чтобы подчеркнуть вашу талию.

Она показала, какая длина ткани действительно необходима для такого платья. Мы выбрали фасон, затем она попросила меня подождать, пока поднимется наверх, в свое ателье. Оказывается, Ольга Аста также торговала изделиями из меха и возвратилась со шкуркой длинной белой монгольской овечьей шерсти, лежащей воротником вокруг шеи. Предлагая мне пройти за ней к дневному свету, она показала, что мех и белая шерсть одинакового кремового оттенка.

— Destino, signora, e proprio destino. Это судьба, синьора, просто судьба.

Я желала узнать цену судьбы. Боясь, что цена будет снова вздута, я тихонько призналась, что невеста — это я. Ольга уселась за конторку, считала, звонила в ателье. Следуя принятому декоруму, она не озвучила цену, а написала на обороте своей визитки — два миллиона лир — и вручила мне.

Я, как дон Сильвано, провозгласила «отлично» и договорилась о примерках. Когда я сообщила дату, к которой мне понадобится платье, она почему-то вздрогнула.

Я трясла ей руку, говорила, как я счастлива, что нашла ее, а она отвечала:

— Ma figurati. Пусть вас это удивляет, но будущая невеста должна получить все, чего желает.

После третьей из четырех примерок я спросила, когда точно будет готово платье. Я была уверена, что оно будет совершенным, и я приду получить его в полдень накануне свадьбы. Ольга соглашалась, а я удивлялась, почему все не может быть таким простым и легким, и вспоминала слова Рапунцель, какая я счастливая и как приятны мои хлопоты.

Фернандо решил, что отель «Бауэр Грюнвальд» станет лучшей площадкой для свадебного завтрака. Его многолетний друг и клиент Джованни Горд они работал там консьержем и сказал Фернандо:

— Ci penso io. Я позабочусь обо всем.

Таким образом, посчитал мой герой, прием спланирован окончательно.

— А что в меню? — Вполне резонный вопрос со стороны невесты, которой предстоит сидеть во главе стола на своей свадьбе.

— Меню изумительное, с закусками и шампанским на террасе и пятью или шестью блюдами за столиками, — все, что смог сообщить Фернандо.

— Какие пять или шесть блюд? — настаивала я.

— Не имеет значения, ведь это «Бауэр Грюнвальд», а там все великолепно, — бросил он.

Я не могла решить, что здесь важнее — чувство собственного достоинства (bella figura) или невинная хитрость (furbizia innocente), но была бы по-настоящему рада встретиться с тем, кто будет кормить нас на свадьбе. Фернандо сказал, что я слишком волнуюсь, но я хотела бы видеть копию меню, и пусть Гордони передаст ее для меня. Я хотела бы сказать, что планировала приемы для Теда Кеннеди и Тины Тернер, но не скажу. Он ведь возразит: «Какая разница?» Я понимала, что разница есть, но была почти готова отдаться на волю событий.

Однажды утром мы договорились встретиться на калле Лагро. Мой жених только что забрал меню у «Бауэра» и, сияя, протянул мне. Это покрытое пылью прекрасное издание в стиле belle epoque, с одами Россини и Бриль-Саварена; смотрим — я обнаружила рыбное блюдо, которое повысит цену завтрака на пятьдесят процентов, три вида пасты с одинаковыми соусами, «домашние вина» без указания происхождения и свадебный торт, который подадут в пластмассовой гондоле. Я почувствовала, как забряцало оружие. Пришлось объяснять, что мне тоже хочется поучаствовать в свадебных хлопотах. Например, составить меню. Фернандо округлил глаза так, что, боюсь, не хватил бы его удар; рву заказ и прячу обрывки в кошелек. За мной еще один выстрел.

— Не лучше ли будет снизить официоз? Мы могли бы поехать на Торчелло и посидеть под деревьями в «Понте дель Дьяволо».

Я вспомнила любимого официанта в галстуке цвета лосося и с напомаженными волосами, разделенными на пробор, который принес нам вишни во льду в конце нашего первого совместного ланча на Торчелло. Фернандо долго и крепко целует меня в губы, оставляет посреди улицы и направляется назад в главный офис банка на встречу. Я понимала, что поцелуй означал: «Я тебя люблю всем сердцем», а также не советовал мне тащиться на Торчелло со священником, пажами, армянскими монахами и делегацией Британского женского клуба, чтобы посидеть под деревьями за столиком официанта в галстуке цвета лосося. Но более всего это означало: «Ты не можешь готовить в день твой собственной свадьбы».

Почему я позволяю ему освобождать меня от моих обязанностей в день свадьбы? Ничего не решив, я вошла в «Студиум» и купила маленькую сумочку из белого шелка, в складку, заканчивающуюся золотой кисточкой. В конце концов я могла решить, какой кошелек возьму на свадебный ланч. Я почувствовала себя лучше, мое будущее снова зависело от меня. Брак важнее многих событий, и я позволяла моему герою летать. Он был так счастлив. Во всяком случае, если в рекламе «Бауэра» все правда, то даже Ага Хан и Хемингуэй терпели их кровавые ростбифы.

Фернандо попросил меня встретиться с ним утром в агентстве путешествий, где он уже заказал нам билеты на ночной поезд в Париж.

— Почему мы должны ехать в Париж в свадебную ночь, если живем в Венеции? — удивлялась я.

— Именно потому, что живем в Венеции, мы и едем в Париж, — отвечал он.

Моя единственная задача — выбрать отель. Когда он сообщил, что мы должны пойти к печатнику, чтобы посмотреть бумагу и качество печати наших приглашений, я не могла поверить. Приглашены девятнадцать человек!

— Я выберу великолепную бумагу и конверты и использую каллиграфические перья. Мы можем запечатать их воском, если тебе понравится. Это будет личностно и красиво, — спорила я.

— Troppo artigianale. Слишком по-домашнему, — отвечал он.

В мастерской печатника, пахнущей горячим металлом и новой бумагой, я могла бы остаться навсегда. Он достал каталоги и сказал: «Andate tranquilli. Не спешите». Мы пересмотрели груду альбомов, потом еще раз, и Фернандо показал пальцем на страницу, где были представлены гравюры венецианских гондол. Ему понравилась одна из пары лодок, скользящих вниз по Большому Каналу. Мне она тоже нравится, и мы заказали ее в венецианском темно-красном цвете, как бы вытканную на шелковой бледно-зеленой бумаге. Мы отправились пить эспрессо к «Оландезе Воланте», пока печатник считал стоимость заказа. Когда мы возвратились, он уже закончил, и маленький кусочек бумаги, приготовленный для нас, ждал на конторке. Шестьсот тысяч лир. Триста долларов за девятнадцать приглашений. Мастер объяснял, что все дело в стоимости бумаги, которую мы выбрали, рулон рассчитан на сто пятьдесят приглашений, и даже если нам нужно девятнадцать, мы должны заплатить за сто пятьдесят.