Я искренне считала, что невеста не должна входить в церковь, пока все гости не собрались. В Италии почти всегда наоборот. Представители жениха и распорядители свадьбы ждут внутри, а свадебные гости собираются при входе, чтобы приветствовать невесту и проследовать в церковь за нею. Оказывается, я заставляла женщину — водителя такси нервничать, поскольку я невеста, и она чувствовала за меня ответственность, потому что могла бы быть мне матерью, а еще потому, что я отказывалась выйти из ее машины, пока все приглашенные не выстроились перед церковью.

Она никогда не скажет по этому поводу ни слова, хотя могла бы помочь мне понять итальянские обычаи. Она только ведет машину. Она маленький человек, и ее голова занята колесами и сиденьями.

Когда я, в который уже раз, отказалась выбраться из такси напротив церкви и настояла на еще одном круге, пока все гости не зашли внутрь, она соскользнула вниз по сиденью, чтобы ее руки на руле, а тем более голова вообще не были видны. Другого входа в церковь просто нет. Таксистка наконец не выдержала и высказалась в том роде, что приглашенные, должно быть, уже отправились по домам. Но я была довольна. Вышла из такси, поднялась к церковным дверям. И не смогла их открыть.

Проклятые средневековые постройки. Кажется, мне мешали штукатурка и тугие рукава, из-за которых я не могла поднять руки, чтобы взяться за ручку дверей. Кладу цветы на ступени, рывком открываю двери, подхватываю цветы, прохожу через крошечный вестибюль и вхожу навстречу своей свадьбе.

— Lei e arrivata. Она пришла, — шепот отовсюду.

Зазвучал орган, Бах, это вступил Джованни Феррари. Белоснежные корзины полны розовых гортензий, красных роз и золотых голландских ирисов, которые, я знала, присланы самой Мадонной. В церкви опаловый полумрак, сияющий пламенем сотен белых свечей и преломленных сквозь окна цвета ляпис-лазури солнечных лучей. Два чернобородых армянских монаха в серебристых шелковых рясах монотонно пели, помахивая кадильницами с ладаном, источавшими сильный мускусный запах, плывущий над алтарем, и я чувствовала, что эта церковь стала еще одной комнатой в моем доме.

Дон Сильвано поднял обе руки мне навстречу. Он поклонился и проговорил: «Ce l’abbiamo fatta. Мы сделали это». Это форма приветствия, типа «добро пожаловать», форма привязанности; думаю, это подарок мне, а возможно, и тихое послание любопытным, что забили маленькую церковь по самые стропила, явившись посмотреть на американку, которую брак сделал одной из них. Теперь слезы текли свободно, и, плача, я встала рядом с моим незнакомцем, тоже с глазами на мокром месте, на красную бархатную подушку. Мы старались не оборачиваться друг к другу из боязни совсем разрыдаться, но когда произносили клятвы, глаза в глаза, слезы хлынули водопадом. Джованни играл «Аве Мария», и дон Сильвано тоже плакал. Вспомнил ли он о Санта-Марии делла Салюте?

— Una storia di vero amore, — провозгласил он, будто представляя нас друг другу. — Вот история истинной любви.

Джованни плакал и играл, как если бы в него вселился дух Лоэнгрина, и лица присутствующих, мимо которых мы проходили в боковой придел храма, сияли от слез; отовсюду слышалось громкое:

— Ecco gli sposi, viva gli sposi! Да здравствуют невеста и жених!

Я не видела их в церкви, но здесь, за дверями храма, стояли венецианцы, которые приплыли, чтобы присутствовать при обряде. Работники магазинов, служащие «Флориана», приятели из «До Мори» и с рынка, библиотекарь из Венецианской национальной библиотеки, одна из потертых графинь, клиенток банка, вереница тех, кто наблюдал, как Ольга зашивала мои рукава, даже Сезана здесь — щелкает фотоаппаратом, — и каждый плакал и протягивал пасту и рис моему мужу, моему спутнику в неведомое.

Фернандо шарил по карманам серого бархатного жилета в поисках сигарет. Может, ему казалось, что конец света все-таки наступил? Мы сидели на палубе водного такси, как в первый день, когда встретились, и Фернандо провожал меня в аэропорт, и дул холодный бриз. Я вытащила стаканчик из бархатного чехла, налила коньяк из серебряной фляжки. Мы пили мелкими глотками, лодка кренилась и прыгала на волнах лагуны, вода обрызгивала наши лица будто слезами. Сезана уговорил водителя причалить у Сан-Джорджио, чтобы сфотографироваться, а у Фернандо поехала нога, и он угодил ботинком в лагуну. Сезана щелкнул камерой. Мы пристали к берегу у дебаркадера отеля, сразу пересели в свадебную гондолу и вернулись на Большой Канал. В другой гондоле, замыкающей процессию, необъятный Сезана опирался на борт с риском вывалиться, но героически снимал. Гондольер спросил, что он должен делать, и Сезана ответил: «Ловить солнце».

Туристы на террасах отелей «Европа э Реджина» и «Монако» возбужденно выкрикивали приветствия, и на мгновение мне представилось, что я там, среди них, со стороны любуюсь живописной картиной, веря и не веря, что эта картина — моя. Это происходит со мной, думала я. Эта свадьба, зайчики солнечного света, плавное движение синей воды, старые добрые лица, которые смотрят из окон палаццо, буколический розовый пейзаж. Это послание для всех, кто одинок. Если бы захотела, я могла бы раздавать кусочки этого дня, как ломти теплого хлеба.

До каждой гондолы в этой части канала доносился призыв собраться перед «Бауэром», и в скором времени нас окружили восемнадцать или двадцать лодок. Гондольеры пели нам серенады, и их пассажиры, которые собирались просто прокатиться по каналу, оказались втянутыми в свадебный спектакль.

Мы вышли на великолепную террасу отеля, но нас пригласили в просторную белую комнату без окон, где не было ни цветов, ни музыки, на свадебный завтрак, который никого не заинтересовал, кроме Сезаны и монахов в серебристых сутанах. Я вспомнила Хемингуэя и Ага-Хана.

Существует старинный венецианский обычай для невесты и жениха, священников и иногда для свадебного сопровождения — вернуться после венчания в дом невесты, затем проехать по тем местам, где проходила и будет проходить дальнейшая жизнь молодых, причем священник официально представляет новобрачных городу. Поскольку мы жили все-таки на Лидо, а не в городе, то поменяли план прогулки: от «Бауэра» вниз к Салиццада Сан-Моизе до площади Сан-Марко и Рива Скьявони, после чего лодка вернулась обратно.

Я начала прощаться с людьми, ждущими на террасе «Бауэра», но скоро осознала, что никто из них не собирается нас покидать. Наши гости, два пажа, Эмма, под руку с армянскими монахами, дон Сильвано, Сезана и наконец Горгони, организовали впечатляющее свадебное шествие. Когда мы прошли сквозь Ала Наполеоника, оркестр у «Флориана» остановился на середине пьесы и заиграл «Лили Марлен», а потом мы танцевали вальс под оркестр. Было уже около пяти пополудни, все столики на воздухе заняты. Люди вскакивали, фотографировали, кричали: «Танцуйте, вы должны танцевать». И мы танцевали. Вся Венеция, должно быть, присутствовала здесь, в этой грандиозной толпе вокруг, и я надеялась, что мы всегда будем танцевать. Муж подхватил меня под руку и вывел из толпы. Когда мы уходили, к нам подошла женщина и с сильным французским акцентом сказала по-итальянски: «Спасибо, вы подарили мне Венецию, которую я надеялась найти». Она ушла прежде, чем я смогла ответить.