Пока дракон раздумывал, в его пещеру спустился Семаков.

– Доброй ночи, Таррот Гарринович.

– И вам, Владимир Николаевич. Посмотрите, что я поймал. У вас такие едят?

Крылатый уже научился ориентироваться в человеческой мимике. Ошибиться было нельзя: гость явно удивился.

– Это осётр, Таррот Гарринович. Вкусная и дорогая рыба, особенно в это время года. Поздравляю с удачей.

– Вы хотите сказать, такую добычу можно продать?

– Ну конечно же; рубля два, самое меньшее.

Неожиданно хозяин пещеры сменил тему:

– Как себя чувствует маленький Костя?

– Спасибо. Он должен быть на попечении госпожи Мариэлы. Она его вылечит.

– Не окажете ли вы мне услугу?

– Какую именно?

– Как я понял, семья Кости живёт… – дракон запнулся, явно пытаясь подобрать нужное слово, – не сытно. Вы не могли бы передать эту рыбу его матери? Или продать?

– Разумеется, могу. Последнее, пожалуй, лучше. Только как бы сделать, чтобы осётр сохранился?..

– Это как раз просто. Я могу охладить рыбу. А если нужно, даже заморозить.

– Я пошлю моих людей, они продадут вашу добычу. Но услуга за услугу. Нам нужны сведения о кораблях наших противников вот… – на плоском камне стола разлеглась карта, – в этих местах…

Матросы с «Морского дракона» с трудом восстанавливали дыхание. Никто этому не удивился бы: очень уж нелёгкой выглядела работа. Затащить гранатомёт было не столь уж трудным (он и четырёх пудов не весил), зато щит для него тащили ввосьмером, да и то с помощью слов, услышав которые Тифор мог бы на мгновение заподозрить произнесение неких заклинаний, облегчающих работу. Впрочем, магистр-универсал, вероятнее всего, тут же отверг бы сию мысль, поскольку заранее знал, что в этом мире магии нет и быть не может.

Ящики с гранатами, правда, весили по три с половиной пуда, но их и было много – двадцать семь.

Лейтенант Беккер командовал:

– Ещё повыше! Левее! Установить. Теперь закрепить щит! Обложить камнями станину, чтоб не двигалась!

Ни разу не прозвучало слово «хорошо».

Прислуга только-только успела вытереть пот, как прозвучало:

– Гранатомёт к бою товсь! – С этими словами командир побежал на позицию, которую посчитал наилучшей для себя.

Она и вправду была хороша в смысле обзора, хотя, на взгляд Максимушкина, опасна для наблюдателя.

Комендор не стал раздавать команды подносчикам. Те и так знали очерёдность. Матросы Смирнов и Плёсов принялись грузить приёмные лотки новыми гранатами.

Воспользовавшись отсутствием офицера в непосредственной близости, Максимушкин, в свою очередь, начал командовать:

– Смирнов, оботри ладони о штаны: не ровён час, из потных рук граната выскочит. Всем, ребятушки, поглядеть под ноги, камни убрать, чтоб пальцы не зашибить и не споткнуться.

В рассветный час звуки разносятся прекрасно. Наверное, поэтому от Беккера прозвучало визгливое:

– Ма-а-алчать!! Не сметь командовать в присутствии офицера!

Тишина на Волынском редуте длилась недолго. Вдалеке (версты полторы, если не больше) один за другим прозвучали взрывы. Матросы переглянулись. Все подумали одно и то же: соседский гранатомёт начал обстрел. После некоторого колебания лейтенант всё же скомандовал:

– Дистанция три с половиной кабельтова! По крайней левой позиции… пали!

Все опытные артиллеристы-гранатомётчики – а даже командира нельзя было назвать совсем уж неопытным – отметили про себя, что и звук, и зрелище от разрыва новых боеприпасов намного слабее, чем от старых. Отдать справедливость Беккеру: дистанция оказалась нащупанной лишь с небольшим недолётом.

После двух поправок командир гранатомёта с чистой совестью отдал приказ на то, что позднее назовут беглым огнём. Руки Максимушкина прямо летали по маховичкам и ползункам. Он не хуже, а то и лучше лейтенанта понимал, что чем больше вражеских орудий попадёт под разрывы гранат, тем меньше возможностей у противника для ответа ядрами и бомбами, и потому покрикивал:

– А ну, ребята, подавай, подавай шустрее! Да не раскорячивайся, держись за щитом. Быстрее, братва, шевели грабками!

Неприятельские артиллеристы отличались не только расторопностью, но и сообразительностью. Появление на русском редуте щита с чем-то непонятным за ним сразу же связалось в умах с новыми сверхмощными бомбами. Плотные облака порохового дыма встали над правым флангом. Особо зоркий и не обременённый другими делами наблюдатель мог бы невооружённым глазом заметить несущиеся ядра.

Не стоило удивляться, что огонь сосредоточился именно по подозрительному месту. Комендор только-только успел выкрикнуть: «За щит!», как ядра ударили в редут. Земля дрогнула под ногами русских артиллеристов.

Дзак-к-к-к!

Каменные осколки хлестнули по металлу щита почти одновременно, но дюймовая броня устояла.

– Наддай, ребятушки! – взывал Масимушкин. – Щас я их достану!

Несомненно, Беккер находился в наиопаснейшей позиции. Осколки не пощадили его мундира, но сам лейтенант был как заговоренный. И голос его не утратил силы:

– Опять раскомандовался?! Десять линьков после боя!

Пожалуй, комендор проявил неоправданный оптимизм: правый фланг линии неприятельских орудий утонул в дыму и в облаках пыли, целиться было очень трудно. Даже после того, как Максимушкин прошёлся гранатами по всем противостоящим Волынскому редуту батареям, не вся артиллерия оказалась подавленной.

Лейтенант увидел неприятельских пушкарей, перезаряжающих орудия, и завопил:

– Мажешь, скотина! Куда целишься, распросукин сын!!!

В дополнение к сказанному Беккер не упустил случая поупражняться в тонкостях русского языка. Отдать справедливость этому офицеру Российского флота, сказано было длинно и умело, причём без применения немецких слов.

Комендор не успел совсем чуть-чуть. Целых три бомбы подняли фонтаны земли совсем близко от гранатомётной позиции, коротко прошипели и рванули. Ответный взрыв грянул с небольшим перелётом, но как раз это заметить было трудновато: дым снова скрыл цели.

Ситуация разом изменилась. Когда пыль осела, то оказалось, что пренебрежение опасностью недёшево обошлось Беккеру: тот сидел на земле, зажимая обеими руками рану около колена. От боли офицер жмурился и ругался сквозь зубы.

– Лейтенанта ранило!

Комендор не смог распознать голос, но отреагировал мгновенно:

– Самсонов, Писаренко – перетяните рану и везите офицера до госпиталя. Тароватов – становись комендором. Я буду давать цели.

Двое матросов подскочили к раненому и понесли к повозке. По пути они приговаривали: «Ничё, вашбродь, доставим до госпиталя, а там авось Марья Захаровна возьмётся. Уж она дело разумеет».