— Давайте сначала познакомимся. Вас как зовут?

— Меня? Можно просто Антонина.

— А я — Татьяна. Хотя вы уже прочитали мое имя на визитной карточке. Итак, слушаю, вас, Антонина, — сказала я, но, поскольку моя новая клиентка молчала, я стала задавать ей наводящие вопросы: — Кого вы хотите отыскать? При каких обстоятельствах пропали эти люди?

— Да, да, сейчас, я соберусь с мыслями… История, которая со мной произошла, может показаться вам нелепой. Я и сама не могу поверить, что это все наяву. А что ждет впереди? — спросила она скорее себя, чем меня. — Ничего хорошего, потому что я сама во всем виновата.

Антонина пока отделывалась пустыми фразами. Ее глаза по-прежнему были устремлены куда-то далеко вперед, будто созерцали грядущие несчастья. Я должна была ее как-то приободрить и подтолкнуть к откровениям.

— Знаете, а ко мне чаще всего и обращаются с какими-то необычными и на первый взгляд неразрешимыми проблемами. Сюжеты порой бывают такими закрученными, что по ним сценарии для кино писать можно, — сказала я, нисколько не преувеличивая. — Только я храню конфиденциальность.

— Это очень хорошо. Огласка мне ни к чему. Знаете, а я думала, что это у меня только жизнь такая запутанная, — вздохнула Ершова-Козельчик, но опять не сказала никакой конкретики. Она еще долго над чем-то размышляла, а потом заметила: — Рассказывать о моей жизни с самого начала займет слишком много времени, хотя теперешние проблемы уходят корнями в далекое прошлое.

— А вы попробуйте начать с конца, например, с сегодняшнего дня и далее отматывайте жизнь назад, как кинопленку, — предложила я, но Антонина, кажется, меня не услышала.

— В общем, я начну вот с чего… Восемнадцать с половиной лет назад я потеряла своего сына. Не спрашивайте у меня всех подробностей. Я пока не готова вам об этом рассказать. Мне сказали, что ребенок вскоре после рождения умер. Я была вынуждена в это поверить, потому что даже не могла принять участие в похоронах. Но полгода назад мой мальчик вдруг нашел меня, сам, причем я даже не услышала упрека в свой адрес. Оказалось, что его воспитывал родной отец, с которым судьба развела нас. После смерти отца Илья нашел кое-какие документы и узнал обо мне. И вот тут я совершила ошибку. Мне надо было рассказать мужу о сыне, и все было бы по-другому, во всяком случае, не хуже. Но я не смогла этого сделать.

Я незаметно включила диктофон и спросила:

— Почему вы не рассказали мужу о том, что у вас есть сын?

Думаю, ответ на этот вопрос был бы очень интересен Козельчику. Прежде чем на него ответить, Антонина долго думала.

— Почему? Я и сама плохо понимаю, почему этого не сделала. Наверное, дело в том, что у Юры очень непростой характер. Он всегда был вспыльчив и ревнив, а с годами эти качества проявились еще больше… Я боялась вызвать его гнев. Точнее, я боялась не этого… Знаете, мой муж серьезно болен, и я опасалась, что на нервной почве его состояние ухудшится. Но я тем не менее понимала, что долго скрывать своего сына от мужа не получится, рано или поздно все равно придется Юре рассказать об Илье. В общем, я ждала, когда для этого наступит подходящий момент. Но примерно два месяца назад сын признался, что оказался втянутым в одну историю. У него требовали денег, много денег. А выход был только один — продать двухкомнатную малогабаритную квартиру, в которой жил. Я не могла этого допустить. Я должна была как-то помочь Илюше, но сумма была действительно большой, очень большой. — Антонина Никитична закрыла лицо руками и разрыдалась.

Я не торопила ее с продолжением, а терпеливо ждала, когда она возьмет себя в руки и продолжит рассказ-покаяние. Более или менее успокоившись, Ершова сказала:

— Таня, я не готова к тому, чтобы говорить о том, что было дальше… Если вы узнаете всю правду, то, я уверена, будете меня осуждать и откажетесь помогать мне. Зря это все…

— Ну что вы! — возразила я. — Я понимаю, вы попали в очень сложную ситуацию, можно сказать, что разрывались между мужем и сыном…

— Да, это так. И в результате потеряла того и другого.

— Что значит вы их потеряли? — поинтересовалась я так, будто понятия ни о чем не имела.

— А то и значит. Я сегодня прилетела из Сочи, муж меня не встретил, хотя еще вчера вечером сказал по телефону, что обязательно это сделает. А сын вообще исчез в неизвестном направлении. Илья должен был приехать ко мне на юг, но не приехал. Здесь его тоже нет, причем давно. Я видела, что его почтовый ящик забит до отказа какими-то газетами. Мне страшно, я боюсь, что его убили. Что касается мужа, то мне кажется, он обо всем узнал и решил меня бросить. Знаете, у меня даже нет ключей от квартиры. Я осталась с одним чемоданом летних тряпок, который временно оставила у соседей. Боюсь, что кредитную карточку муж мог заблокировать. Это вполне в его духе. Если так, то я даже не знаю, где мне сегодня ночевать. Наличности не хватит на то, чтобы снять гостиничный номер. А таких знакомых, у которых я могла бы остановиться, к сожалению, нет.

— Ну это не проблема, вы можете пока пожить в моей квартире, — предложила я.

— А вас не стеснит мое присутствие? У вас, наверное, своя семья…

— Знаете, Антонина, у меня две квартиры. Вторую я держу как раз вот для таких случаев. Соглашайтесь, — посоветовала я со всей доброжелательностью.

— Похоже, что у меня действительно нет выбора. — Моя собеседница еще немного подумала и сказала: — Я согласна.

Вот уж не ожидала, что Ершова окажется такой податливой на уговоры! Впрочем, у нее на самом деле не было выбора, точнее, он был небольшим.

— Мы можем отправиться ко мне прямо сейчас, — предложила я, — и там обо всем обстоятельно поговорить.

Антонина покорно встала со скамейки, сделала пару шагов, потом вдруг остановилась и сказала:

— Подождите, может, Юра все-таки найдется… Я решилась: если он сейчас ответит, то я ему во всем признаюсь.

Жаль, что эти слова я не записала на диктофон. Впрочем, это несложно передать Козельчику на словах.

Антонина Никитична достала мобильник и стала звонить. Ни по одному номеру ей никто не ответил.

— Нет, муж по-прежнему не отвечает, его сотовый отключен. До сына тоже не дозвонилась.

Благие намерения разбились о суровую действительность — Юрий Яковлевич лежал в больнице, возможно, без сознания. Но об этом знала только я и не спешила раскрывать тайну. Ведь Антонина считала, что я просто случайно проходила мимо нее.

Ершову начала бить нервная дрожь, поэтому я взяла ее под руку и повела к автобусной остановке. Моя «девятка», к сожалению, осталась на улице Магистральной. Нам пришлось воспользоваться общественным транспортом, в котором мы не могли обсуждать обстоятельства дела. А мне прежде всего хотелось узнать, что за денежные проблемы были у Ильи. Откровенно сказать, я не слишком-то в них верила. Мальчик мог навешать мамочке лапшу на уши, чтобы она раскошелилась. Антонина же беспрекословно поверила во все его байки и, чувствуя за собой вину, придумала криминальный план того, как раздобыть большую сумму денег. Кроме бабла, Тришевский взял еще и драгоценности, а также коллекцию автографов. Зачем они ему сдались, непонятно. Наверное, для отвода глаз.