По асфальту неширокого проспекта, рассекая ночной морозный воздух и взвивая за собой вихри снежинок легкой поземки, мчалась приземистая машина. Равномерное урчание мощного мотора в теплом салоне, приятно пахнущем кожей сидений, духами и табаком, было почти не слышно — только шелест шин, не мешающий звукам медленной музыки.

Желтые огни фонарей, мелькающие за тонированными стеклами, завораживали девушку. Плавное покачивание мягкого кресла и негромкое журчание музыки навевали дрему. Откинувшись на подголовник, она, расслабив усталое тело, закрывала и открывала глаза, с трудом приподнимая веки, борясь с волнами подступающего сна.

Мужчина, занятый управлением, время от времени поглядывал на нее с доброй улыбкой.

Был тот час, про который трудно сказать — поздно это уже или еще рано.

— Не засыпай. Мы подъезжаем, — проговорил он, снижая скорость и сворачивая на боковую улицу. — Сейчас дома будешь.

Она сладко потянулась, выгнувшись, и зевнула.

Ставшая совсем узкой улочка искрилась под неоновыми фонарями свежевыпавшим снегом. Обросшие инеем ветви деревьев нависали над дорогой, превратив ее в аллею парка из царства Снежной королевы.

Кощунством было гнать здесь машину с прежней скоростью, и она катилась неторопливо и почти беззвучно.

— Спать хочу, — пожаловалась девушка, приподняв брови в жалостной гримасе, — сил нет!

— И чего взъюжилась? — укорил он ее. — «Домой, домой»! Чем тебе плохо было? Спала бы себе. И я бы спал.

Она на секунду задумалась, прикусив губу, отчего ее лицо приняло упрямое выражение, качнула головой:

— Домой!

— Пожалуйста!

Машина въехала в темный проезд между домами, покачалась на обледенелой колее и вползла во двор. Остановилась возле подъездного крыльца в две ступеньки.

— Прибыли.

Он повернулся к ней, посмотрел, как на капризного ребенка, обнял, нежно притянул к себе, чмокнул в висок.

— Упрямый ты бельченыш!

Она потерлась головой о его плечо, погладила по щеке мягкой ладошкой.

— Это плохо?

— Нормально. — Он поцеловал ее пальцы.

— А ты кот, — проговорила она, глядя на него снизу вверх заискрившимися улыбкой глазами, — большой и ласковый кот.

— Большой и ласковый? — спросил он, наклоняя к ней голову.

— Да. И любопытный.

Он, прижав ее к себе, зарылся лицом в волосы, с удовольствием вдыхая их аромат.

Запахнув на груди шубу, девушка взбежала на крыльцо, у самой двери обернулась, спрятала нос в шелковистый мех воротника и помахала рукой. Машина, моргнув на прощание узкими фарами, плавно тронулась с места.

Дверь с треском пропустила ее в мерзлую темноту тамбура. Ведя рукой по стене, она осторожно двинулась вперед и, нашарив вторую дверь, оказалась в подъезде. Здесь было светлее — от лампочки за углом, там, где начинались коридоры первого этажа, но ненамного теплее — дыхание по-прежнему обозначалось облачком пара, хотя и не таким густым, как на улице. Девушка уверенно двинулась вперед, но тут же споткнулась обо что-то, с шуршанием двинувшееся под ее ногой. Не отдавая себе отчета — зачем, она нагнулась и коснулась этого. Оказалась рука, холодная и твердая, будто сделанная из литой резины. Девушка выпрямилась, с замершим сердцем вглядываясь в свою ладонь, только что сжимавшую чьи-то замерзшие, безжизненные пальцы. Шагнула широко, до потери равновесия, просеменила до угла и остановилась, чувствуя, как шевелятся волосы на непокрытой голове. Медленно повернулась и двинулась назад, всматриваясь в темноту. Нашарив ногами тело, она нагнулась, щелкнула зажигалкой. Полуприкрытые веками, снизу глядели стеклянные глаза с почерневшего, превращенного в кровавое месиво, вздувшегося уродливыми буграми лица.

Успокаивая дыхание, девушка постояла и медленно пошла на ослабших ногах к лифту.

Кнопка на стене не загорелась после нажатия на нее, и девушка, шепча сквозь зубы ругательства, забарабанила кулаками в грязно-желтые створки. Почти одновременно с гулкими ударами — будто дожидались их — приоткрылась дверь ближайшей квартиры, и появившаяся из-за нее голова со всклокоченными седыми космами заорала громко и хрипло:

— Что же это вы делаете, а? Хулиганье проклятое! Вы б на часы хоть посмотрели! Людям спать надо, а вы долбите, как идиоты!

Девушка глянула на старуху безумными глазами и побежала по лестнице вверх, прыгая через две ступеньки и путаясь в полах шубы.

Дверь ее квартиры отворилась легко, едва она надавила на темный матовый дерматин.

В зале и кухне горел свет. В прихожей валялась на полу одежда, выброшенная из шкафа. Зеркало прочеркнула наискось трещина, разрезав ее отражение на две неравные изломанные части.

В квартире царил страшный беспорядок. Все носило на себе следы зверского и методичного обыска. Содержимое ящиков и шкафов было извлечено и брошено, гобеленовая обивка дивана и кресел вспорота, кухонная посуда грудой громоздилась на обеденном столе, сдвинутый с места сервант с полуоторванной, висящей наперекос дверцей перегораживал проход в комнату отца. У одной из его ножек валялась, наверное оброненная впопыхах, пятидолларовая купюра.

В ванной комнате девушку почему-то особенно поразила черная, вся в паутине дыра в стене на месте вырванной вентиляционной решетки. Грязное белье было вытряхнуто в ванну, корзина валялась тут же.

Пустив воду, девушка долго терла руки, смывая с них невидимую грязь.

Измазала мылом рукава шубы, недолго думая, и их подставила под водяную струю.

Осознав наконец ненормальность своих действий, она насухо вытерлась, вернулась в прихожую, набрала номер и осипшим от волнения голосом проговорила:

— Приезжайте скорее! Ограбили нашу квартиру. А внизу, в подъезде, лежит мой отец. Мертвый! — И разрыдалась в телефонную трубку.

Четверо крепких мужчин с обнаженными головами без суеты вынули гроб из автобуса, осторожно установили на приготовленные табуретки неподалеку от свежевырытой могилы.

Бил порывами колючий ветер, мела поземка, и собравшиеся переминались ногами, скрипя снегом, отогревали лица воротниками и варежками.

Провожающих было немного, несмотря на то что покойный был общительным и доброжелательным человеком и имел много друзей и знакомых.

— Зима, знаете ли, февраль! — изрек соседу мужчина, щуривший глаза за

Толстыми стеклами очков, придерживая обеими руками углы поднятого воротника пальто. — Здесь одному только не холодно. — И кивнул на лежащее в гробу, с головой укрытое саваном тело.