– Не стоит плакать так много, от этого будет хуже ребенку…

– Какому ребенку? – изумился Чезаре.

– Ты ведь это хотела сказать, Лукреция?

Бедная женщина только кивнула, низко опустив голову. Она сжалась, ожидая дальнейших слов, Чезаре взвился:

– Кто посмел коснуться пальцем моей сестры?!

– Сядь и замолчи. Сейчас надо думать не об этом. Ни к чему, чтобы кто-то знал о беременности Лукреции, потому не кричи. – Голос Папы спокоен, словно и не было страшного признания дочери. – Как скоро?

– Скоро.

Понтифик охнул:

– Надо либо поторопиться с разводом, либо наоборот – оттянуть его до рождения ребенка.

– С разводом? Но Джованни не согласится, он не раз твердил это. Он потребует, чтобы я приехала в Пезаро.

– Да, конечно, потребовал бы, но вас разведут совсем по другой причине. Мы объявили, что между вами не было супружеских отношений. Ты должна твердо заявить об этом перед собранием кардиналов.

– Но… но как я могу?!

Понтифик встал, вернулся на свое место за столом, чуть помолчал, задумчиво глядя куда-то в сторону, потом вздохнул:

– Сейчас иди и отдыхай, но никому ни слова о своем положении. Рядом с тобой будет только твоя служанка Пантецилия. Завтра поговорим.

Он позвонил в колокольчик и распорядился вошедшему секретарю, чтобы Пантецилия зашла за донной Лукрецией.

Перепуганная служанка вошла бочком, низко склонилась, приветствуя сидевшего за столом понтифика, молча выслушала совет, чтобы никто ни о чем не догадывался, и помогла Лукреции подняться из кресла:

– Пойдемте, госпожа, вам надо отдохнуть…

– Лукреция… ты не одна, все будет хорошо. Если ты будешь нас слушаться.

Волна благодарности захлестнула Лукрецию, она снова попыталась встать на колени, но Чезаре не позволил:

– Что ты, сестра! Будь осторожней…

…После ее ухода двое Борджиа некоторое время сидели молча, первым нарушил тишину Чезаре:

– Я убью этого наглеца.

– Ты ничего не сделаешь. Нельзя сейчас привлекать внимание к сестре и ее положению. Ребенок должен родиться тайно и так же тайно быть увезен.

– Но мы не можем просто отдать на воспитание каким-нибудь крестьянам ребенка Лукреции! Ведь он тоже в какой-то мере Борджиа!

– Об этом еще будет время подумать. Сейчас важнее другое. Нас только трое: вы с Лукрецией и я, мы должны помочь нашей оступившейся девочке. Надо подумать, сможет ли она выстоять перед кардиналами.

– Я поговорю с ней, отец.

– Нельзя допустить ненужных слухов, это может повредить самой Лукреции. И не спрашивай пока, кто отец ее ребенка.

– А если он решит сам разболтать эту тайну?

Папа вздохнул:

– Это не тайна, и он не разболтает. Это Педро Кальдес, мой камер-паж. Только он из мужчин в последние месяцы бывал рядом с Лукрецией, больше некому.

Чезаре даже задохнулся. Его сестра беременна от пажа?!

– Я убью его!

– Нет, ты ничего не сделаешь, если не хочешь позора своей сестре.

– Но отец!

– Чезаре, сейчас не время расправляться с Кальдесом, если это вообще он. Научись сдерживаться до времени. Хладнокровие и спокойствие иногда дают куда лучшие плоды, чем вспыльчивость и даже смелость.

Чезаре подумал, что отец знает, о чем говорит, но это не делало ненависть к наглому пажу слабее.

– Хорошо, я убью его позже.

Папа усмехнулся:

– Договорились.

Он не подозревал, что Чезаре не забывает ничего и обязательно выполнит свое обещание.

– Завтра тебе предстоит встретиться с советом кардиналов. – Чезаре говорил об этом так, словно это мелочь. Лукреция тихо ахнула. Брат протянул ей лист: – Посмотри, я написал, что ты должна сказать.

Дрожащие пальцы приняли лист. Чезаре внимательно наблюдал, как сестра читает написанное. Голова Лукреции склонялась все ниже, а из глаз закапали горькие слезы.

– Перестань плакать.

– Чезаре… это его ребенок…

– Чей?!

– Это ребенок Джованни, мы были близки перед его отъездом. А с Педро Кальдесом были вместе много позже…

– Не смей! Слышишь, не смей! Сфорца больше нет в твоей жизни. Я скорее соглашусь, что ребенок Педро, чем этого слизняка.

Он взволнованно ходил из угла в угол, потом пообещал:

– Я приеду завтра утром. Будешь готова?

Лукреция только кивнула.

Недовольный переживаниями матери, ребенок сильно толкался внутри, словно протестуя, что мать так обходится с отцом.

Ночью Лукреция почти не спала, но стоило смежить веки, как приснился Джованни Сфорца. Приблизившись к ее постели, муж наклонился и закричал прямо в лицо:

– Ты решила мне отомстить?! Ты мне так мстишь?!

Лукреция во сне пыталась оттолкнуть его руками и, закричав, села. К ней бросилась Пантецилия:

– Что, госпожа, схватки?!

Женщина оглядывалась вокруг, тяжело дыша.

– Где он?

– Кто?

– Мой муж.

– Не знаю. Наверное, в Пезаро…

– Он не приходил сюда?

– Да нет же, мы одни.

– Приснилось…

Но облегчения не было, снова билось внутри дитя, снова сжимало сердце.

До самого утра Лукреция просто лежала с открытыми глазами, глядя в темноту.

Она не любила Джованни, а он не сделал ничего, чтобы это случилось. Первые дни даже не смотрел в ее сторону. От Лукреции не укрылось внимание к их разговорам со стороны кардинала Асканио, умная девушка поняла, с чего вдруг муж стал внимателен. Это так оскорбительно – знать, что с тобой беседуют и на тебя обращают внимание только по чьему-то приказу.

Тогда она как-то нечаянно познала любовь с братом. Чезаре был великолепным любовником, наверняка одним из лучших в Риме. Когда с Джованни все же дошло дело до постели, он показался Лукреции неумелым и бесчувственным. Выдержать конкуренцию с Чезаре Джованни Сфорца, конечно, не мог, да и не пытался. Он не спрашивал, кто научил Лукрецию любви, просто делал свое дело, не обращая внимания на нее саму.

Но она очень старалась стать настоящей графиней Пезаро. Так же терпеливо, как вначале его невнимание, теперь сносила одиночество, отсутствие каких-либо писем, потом его требования теплого местечка и нежелание выбирать между Сфорца и Борджиа, когда пришлось.

Именно тогда они снова стали совсем чужими – она была Борджиа до мозга костей, а он метался, из-за слабости характера не решаясь сделать окончательный выбор. И все-таки, когда Джованни снова приехал в Рим, они пытались снова наладить отношения, вдвоем пытались. Однако мысли и чувства развели их уже очень далеко, потом она спасала Джованни, а оказалось, что все это происки Чезаре.