— конечно, с вами «панцирь» группы, но у меня были небольшие причины сомневаться в том, что господин Далли… Кейн, правильно? Что он сможет отразить атаку бешеного виверния.

«Или кого бы то ни было ещё», — прячется за лёгкой пренебрежительностью тона, насмешливым взглядом, брошенным на Кейна. Тот уже опустил руку с Печатью и теперь стоит с приоткрытым ртом.

— Я, — голос лезет из горла сосновыми иглами. Сухими, ломкими, — держала его.

— Правда? А со стороны выглядело так, будто вам нужна небольшая помощь. Так что я решил… ну, скажем, слегка прикрыть вам спину.

Улыбка, исполненная превосходства. Легкий жест — не стоит благодарности.

И пронизывающий холодом, следящий, нацеленный взгляд коллекционера: если сюда ткнуть — дернешься или нет?

Как мало шансов выдержать этот взгляд, когда хочется только закрыть глаза, сжаться в комочек… И каждое слово рождается в муках. Выходит на свет, заставляя горло сжиматься, будто при схватках.

— Я… держала его. Держала его, Нэйш. И приказа на устранение не было, ты знаешь это. Ты знаешь расклад: не лезть, когда я в единении. Так какого ж ты…

— Насколько я помню, это же моя обязанность — устранять вышедших из-под контроля бестий. Возможно, те, которые могут выйти из-под контроля через минуту или две…

Закричи, — дразнит его улыбка. Вызывающе безмятежная. Искушающе яркая. Ну, давай, я же знаю, тебе хочется кричать каждый раз, как ты стоишь над моими жертвами. А я послушаю. Ну же. Небольшая схватка, куда более увлекательная, чем была только что.

— Твоя обязанность — иметь дело с теми, кто не может остановиться. И наносить удары тогда, когда иных решений быть не может. Сомневаюсь, чтобы ты не мог этого запомнить, я повторяла это тебе слишком часто.

Слишком часто. Бьётся сердце. В горле. Замирает, потом опять начинает колотиться. Будто — за двоих. За неё и того, кого уже не догонишь, кто на иных тропах.

— Я его держала. Держала Йенха и почти достучалась до него. Перед тем, как ты… вмешался. Ты отвлёк его в важный момент, прервал связь. Это было ненужно. И это было опасно.

— О, — говорит Нэйщ без малейшего сожаления, — в таком случае мне, наверное, следует извиниться?

Миг, легкий наклон головы, оценивающий взгляд на распростертого виверния — тут уже извиняться не перед кем. Неторопливый взгляд обводит трофей, будто заключая в рамочку для коллекции («Питомник Гэтланда, виверний, хорошая работа»). Взгляд упирается в Гриз — этот экземпляр ещё не готов?

Легкое поднятие бровей и полный напускной заботы голос:

— Надеюсь, вы не пострадали при разрыве единения, госпожа Арделл?

Ровный тон. Нужно откуда-то взять его. Когда там, внутри — ещё сталь, и привкус чужой крови на губах, и чужой страх, и пустота — там, где было «вместе». Когда под ногами — вытянувшееся тело, тонкая чёрная струйка стекает по чешуе на землю, и «ты хоть понимаешь, что ты сделал, ты хоть знаешь, как он хотел жить, он ни в чем не был виноват, он бы меня не тронул, убирайся отсюда на все четыре стороны, я же знаю, зачем ты по-настоящему сделал это — затем, что тебе это приносит удовольствие!»

Но Рихард Нэйш на сегодня и так получил слишком много — еще одной радости она ему не доставит.

Потому хоронит разрывающий изнутри крик — в темницах своей крепости. Среди других отчаянных воплей. Похоронных. Над жертвами одного устранителя.

Прячет усталость за нахмуренными бровями, боль — за сухостью тона.

— Снять тебя с операции я еще могу. Тебе тут делать нечего, раз ты не можешь выполнить простейший приказ. Возвращайся в питомник, Нэйш. О штрафе поговорим позже, но я…

— О, понимаю. Я имел неосторожность вызвать ваш гнев. Так?

— …разочарована.

— Как жаль. Но, полагаю, вы заставите меня пожалеть о том, что я сделал. Так?

Теперь на лице у него легкое любопытство: вот интересно, а что ты сделаешь? У тебя же, кажется, должны на меня быть какие-то там рычаги давления… ах, да.

— До встречи, госпожа Арделл.

Белая фигура бесшумно пропадает среди остовов деревьев. Гриз не смотрит вслед. Наклоняется, поглаживает Йенха по чешуйчатому боку. Пытаясь вернуть жизнь в свой пустеющий внутренний город.

Стены крепости вот-вот падут, и смерть косит жильцов. Но дела — десятки, сотни, тысячи — собираются, не дают стенам упасть, возвращают и держат…

Проверить, что там с остальными. Выяснить, что случилось. Объясниться с Гэтландом. И нужно не забыть про новичка.

Гриз выдыхает сквозь зубы: раз-два-три, поворачивается к Кейну Далли и смотрит на него сухими глазами.

— Живой? Не ранен? Что с Даром?

«Панцирь» группы таращится вслед Нэйшу с приоткрытым ртом, и на лице у него потрясение и ужас мешаются почти что с благоговением.

— Что, — выжимает он из себя сипло, — это, — со вторым выдохом. Немного размышляет и ставит точку: — за.

Вольерные зверинца тихо дрожат у Далли за спиной. Дама вернулась из обморока, громко хлюпает носом. А Гриз приходится отвернуться — чтобы он не видел, как дернулись губы, сложив слишком поспешное «смерть».

— Палладарт. Его оружие. Его атархэ.

— Да я, в общем-то, и не об этом.

Кейн трясет головой, будто пытаясь вытряхнуть из ушей неуместный сон.

— Хочешь сказать — он вот так… вот так?! С одного уда… то есть, вот это — для него нормально?!

— Нет, — говорит Гриз, бездумно глядя в медленно стекленеющие глаза — два куска прозрачно-желтого янтаря… — Это ни для кого не нормально. Но когда он… выходит на устранение… чаще всего это так.

Ноги и руки тоже как чужие, и отвести взгляд, сделать первый шаг — пытка. Кажется — там, внутри, ещё скулит обиженный и почти-что-живой Йенх, дотягивается из мягкой тиши Смутных Троп: «Почему ты оставила меня, когда говорила, что будешь вместе…» Но она идет, вернее, бредет целую вечность по разоренному питомнику. Отвечает что-то несуразное на вопросы Кейна Далли — кажется, тот пытается ее отвлечь.

«Черти водные, если у вас такое творится на этих ваших выездах — понимаю, почему у вас такая дикая текучка. Только не говори мне ничего вроде «Добро пожаловать в наши суровые будни» — то есть, можешь сказать, конечно, но не раньше, чем я найду Аманду и выхлещу у неё шесть доз успокоительного — ну, ты знаешь, того, которое она готовит на взбесившихся яприлей…»

Аманда, напевая себе под нос, порхает над усыплёнными игольчатниками — те пускают слюни от эйфорийной настойки. Хаата хлопочет над грифоном, слабо перебирающим лапами. С остальными тоже уже всё закончено — тут и там видны усыплённые, успокоенные звери: единороги