Так куда же она его задевала? Жозефина не могла вспомнить это наяву, зато она обладала даром видеть по заказу вещие сны. Вот и в эту ночь она попыталась мысленно отыскать место, где хранила письмо. Она знала: ей понадобится одна-две ночи, чтобы найти решение этой загадки. Люди с неглубоким сном либо сами страдают от этого недостатка, либо причиняют страдания окружающим. Жозефина жила именно в таком биполярном ритме, чередуя дни, когда она еле таскала ноги, с днями, когда ее обуревала бешеная энергия. Приходя по утрам в магазин, Матильда никогда не знала, кого она там застанет – вялого моллюска или электрического ската. В последнее время все чаще имел место второй вариант: Жозефина говорила без умолку. Ей не терпелось поведать о своих переживаниях целой вселенной, иными словами – маленькой планете, находившейся в поле ее зрения, а именно юной особе по имени Матильда. Молодая продавщица выслушивала – надо сказать, не без удовольствия, – подробные отчеты о воссоединении Марка и Жозефины. Ей было приятно видеть, как эта женщина, к которой она питала искреннюю симпатию (и которая вдобавок взяла ее на работу), взахлеб рассказывает о своем романе, бурно жестикулируя, точно влюбленная школьница.

На следующую ночь Жозефина снова произвела вылазку в закрома своей памяти, стараясь выяснить, куда же она засунула письмо. После развода она отвезла много коробок с вещами в Крозон, но ясно помнила, что оставила у себя коллекцию пластинок. Она долго не могла решить, стоит ли их хранить, ведь проигрывателя у нее уже не было, но эти виниловые диски напоминали ей о временах отрочества. Достаточно было взглянуть на любой конверт, чтобы сразу ожило какое-то воспоминание. И вот теперь, в глубоком сне, она вдруг явственно увидела, как вкладывает отцовское письмо в один из конвертов; она сделала это тридцать лет назад, с мыслью: «Когда-нибудь я захочу послушать этот альбом и найду там папино письмо; вот будет сюрприз!» Да, она была абсолютно уверена, что поступила именно так. Но что это за конверт? И она объявила Матильде, что должна съездить домой и послушать свои старые виниловые пластинки. Молодая продавщица ничуть не удивилась, – за последние дни она уже привыкла к странному поведению хозяйки.

11

По дороге Жозефина думала о Битлах и «Пинк Флойд», о Бобе Дилане и Алене Сушоне, о Дженис Джоплин и Мишеле Берже, да и обо всех других. Почему, собственно, она перестала слушать музыку? У себя в магазине она иногда включала «Radio Nostalgie», но просто так, ради звукового фона, сама она пропускала эти мелодии мимо ушей. И ей вспомнилось, с каким трепетом она покупала когда-то новую пластинку на тридцать три оборота и как ей не терпелось ее послушать. Когда она включала проигрыватель, окружающее переставало существовать для нее; сидя на кровати и разглядывая конверт от пластинки, она улетала в волшебное царство музыки. Как давно все это было! Она вышла замуж, родила двух дочерей и забросила свои альбомы. Ну а потом появились компакт-диски, как будто специально изобретенные для того, чтобы оправдать это пренебрежение к музыке прошлого.

Войдя в дом, она спустилась в подвал и вытащила наверх две коробки, покрытые толстым слоем пыли. Ее, конечно, обуревало нетерпеливое желание поскорее найти письмо, но сперва она доставила себе удовольствие – совсем неуместное и отнявшее много времени – просмотреть все конверты подряд. Каждая пластинка хранила в себе какое-нибудь драгоценное воспоминание, мгновение, чувство. Жозефина перебирала их, одну за другой, и перед ней проходила череда знаменательных этапов ее жизни, отмеченных то глубокой грустью, то сумасшедшим беспричинным хохотом. Она заглядывала в каждый конверт, надеясь обнаружить письмо, но вместо него попадались какие-то записочки, киношные билеты и другие бумажки, которые ей нравилось совать туда, поближе к музыке, – пускай лежат рядом с ней долгие годы, чтобы потом, в один прекрасный день, вынырнуть на свет божий. И вот теперь былое возвращалось к ней, миг за мигом, и все Жозефины прошлого оживали в образах, окрашенных ностальгией по ушедшим годам; вот здесь-то, в самом сердце этой ностальгии, она и нашла письмо своего отца.

Оно было спрятано в альбоме «Боль жизни». Барбарá…[49] Почему она сунула отцовское письмо именно в этот конверт? Но вместо того, чтобы сразу его прочитать, Жозефина загляделась на пластинку. Тридцать три оборота. И какая чудесная песня – «Геттинген»! Жозефина помнила, что слушала ее без конца, восхищаясь этой певицей, с ее мрачной, колдовской силой. Конечно, это обожание было преходящим, как оно часто бывает с юношескими увлечениями, но все же она много месяцев жила под впечатлением от ее меланхолических мелодий. Жозефина набрала «Геттинген» на своем мобильнике, чтобы сейчас же, не сходя с места, послушать песню, и отдалась ее убаюкивающему ритму:

Барбара отдала должное этому городу, да и всему немецкому народу. В 1964 году это был смелый поступок. Маленькая еврейская девочка, которую в годы войны прятали от фашистов, стала знаменитой певицей и долго колебалась перед тем, как выступить с концертом в стране бывшего врага. Даже приехав туда, она держалась вначале холодно и неприступно. Капризничала, требовала заменить концертное фортепиано роялем[50] и в результате вышла на сцену с двухчасовым опозданием. Но публика простила все и устроила ей бурную овацию, горячо выражая свою любовь. А импресарио делали все возможное и невозможное, чтобы ее гастроли прошли успешно. Никогда еще певицу не принимали так радушно, Барбара была тронута до слез. Она решила продлить гастроли и написала эти два четверостишия, звучавшие более патетично, чем любая речь. Жозефина не все знала о создании этой песни, но ее заворожила мелодия – бесхитростная, как наигрыш шарманки, меланхоличная, словно музыка шарманки. Наверно, поэтому она и спрятала единственное отцовское письмо именно в этом конверте. И теперь, под звуки «Геттингена», она перечитывала его слова, написанные больше сорока лет назад. Ей чудилось, будто отец возник из небытия, чтобы нашептывать их ей на ухо.

Вернувшись в магазин, Жозефина решила спрятать письмо в маленьком сейфе, где всегда хранила наличные деньги. Вторая половина рабочего дня прошла в непривычном ажиотаже: покупательницы валом валили, такого наплыва у них еще не бывало, просто вздохнуть некогда. Да и вообще, последние недели резко отличались от предыдущих лет, словно жизнь вдруг решила наверстать упущенное, восстав против извечной пустоты или убожества людских судеб.