гордости. Сама структура этой радости прямо противоположна таковой, привычной для многих. Она не состоит от того, сколькими ты обогащен материальными вещами и какова их ценность, она исходит изнутри, из нутра души. И проявляется одновременным ликованием и страданием — чувства сливаются воедино, оттого и слезы, переходящие в рыдания, и улыбка, тянувшаяся до ушей, неразрывно связываются и переплетаются друг с другом. В такие моменты трудно отличить эти две чуждые друг другу эмоции, но их симбиотическая связь порождает самозабвенность, ощущение, что всё, чего тебе хочется в эти минуты, это продлить этот миг и сделать его вечным. Нет большего счастья, чем держать руку отца или матери и чувствовать их родное тепло. Такое счастье и такую горечь было уготовано прочувствовать хрупкому доброму сердцу, которое не обидит ни одну крошечную жизнь…

Перечитываю написанное. Хм. Напишу еще один вариант, а потом его доработаю. «Знать бы, где можно доработать. В спокойствии. В тишине. Без шума, криков. Найти бы себе убежище до момента, пока мама не придет в свою натуру».

«Жизнь не представляет собой исключительно яркие краски, но именно темные обогащают нас опытом и борьбой, подчас с самим собой…» — всплывает мысль, которую написала утром.

Настрочив текст, перевожу свое внимание на то, что меня окружает. За день ветер выдохся из сил и еле дышит, не издавая звуков. Каждый дом зажигает свою звезду и вдали виднеется блеск золота звездных городов.

— Мила… — слышится голос в ночи. Я оборачиваюсь на звук. Опасно-привлекательный мужчина, по тропе, освещенной фонарным светом, в темно-синем спортивном костюме, кажущимся ядерно черным, стремится ко мне раскатистыми шагами. Его голову покрывает бейсболка, наполовину черная, наполовину синяя. Улыбка этого силуэта видна даже во тьме. Джексон.

— Дже-е-е-ексон?! — выкрикиваю я, поднимаясь с места. Он, протянув мне руку, приподнимает кверху головной убор и, склоняясь душевному порыву, припадает порывисто ко мне в объятия.

— Любимая моя, — говорит с загадочной мрачностью, словно мы не виделись вечность и снова расстанемся, но я точно знаю, что нашу любовь никто не в силах разрушить.

— Ты чего в таком виде? И что с лицом? — И незамедлительно: — Потом расскажешь. Поедем к тебе домой, прошу, — умоляю я, истерзанная разговором с мамой.

Джексон задумчив.

— Ко мне мы не сможем поехать, — напряжённо выдаёт он, отходя от объятий.

— Но… — Неясные мысли обвевают меня. Новый прикид одежды, обеспокоенный голос, скрывающий потайные замыслы, невозможность быть в его коттедже. Что все это значит?

— Не спрашивай почему, малышка. Запомни, что так безопаснее. — И мигом он заговаривает быстрее, оттесняя эту тему: — И так никто не заподозрит, что я с тобой… Пресса на всевозможный лад истолковывает события, происходящие в жизни известных авторитетов… Я подыскал нам место, в котором мы будем с тобой…

— ВДВОЕМ? — неверующе шепчу я, добавляя: — Помимо журналистов мы еще от кого-то прячемся? От Беллы? — пробегаю по нему глазами.

Он сплетает наши пальцы, надевает черные очки и молчком, беря мои сумки, молвит:

— Уже поздно.

В дремоте я соглашаюсь, и мы, почти бегом, удаляемся от лавочки к машине.

— Новый автомобиль? — удивленно спрашиваю я.

— Старый. Машина Тайлера. — Он лихорадочно открывает мне дверцу.

— А почему мы не с Тайлером? — Сажусь в салон.

— И все же некоторые вещи не меняются. Ты такая болтушка у меня. — И смеется, но его смех словно деланый, чтобы отскочить от чего-то, что он не хочет мне говорить.

Джексон заводит мотор и, сдав задом, выруливает на улицу.

— Ты поговорил с Беллой? — который раз задаю ему один и тот же вопрос.

Он передергивает бровями и нервно чешет шею, останавливаясь на светофоре.

— Я не смог сказать ей правду, — сдержанно издает он, двинувшись с места. — И я начал с малого, сообщив, что мне нужно время, чтобы доделать проект, и именно по этой причине я сделал временную паузу в отношениях с ней, — выговаривает он с трудом, но я чувствую, что это не всё.

— КАК? — приподнимаюсь я, крича. — Джексон, боже, почему? — воздеваю руки к потолку. — Ты понимаешь, что так мы ничего не решим? Почему ты не сказал обо мне? Почему ты сразу не сказал, как есть? Ты боишься чего-то? — Густой туман покрывает мою душу.

— Когда будем разговаривать с Даниэлем? — тихим голосом выдает он.

Я фыркаю.

— Джексон, значит, Белле ты не желаешь говорить о нас, а Даниэлю нужно вмиг узнать, что все это время я обманывала его и была с тобой? Не находишь противоречия? — Со свистом я втягиваю воздух в легкие.

Я не понимаю его, не понимаю его поступков, не понимаю, почему ему не хватает мужества обо всем сказать Белле?

— Милая, твой бывший парень легкий противник, с ним легче разобраться. Но одну я тебя не допущу к нему! — восклицает он, прерывая мои думы.

— Не будь так уверен в этом, — мягко отвечаю я и добавляю грустным голосом, чувствуя при этом за собой вину: — Пока и некуда допускать. Даниэль пропал.

— Как это пропал? — недоумевает он, свернув резко направо.

Я решаю все рассказать.

— С момента нашего приезда я не могу до него дозвониться. Он не заявляется домой уже несколько дней. Родные волнуются. Я хотела тебе сказать об этом, но… не стала…

Джексон с минуту молчит.

— Гарантирую, с ним всё хорошо. Матерям (да и отцам) свойственно усиленно переживать за своих детей, поэтому…

Перебиваю печальным голосом:

— У него их нет.

Джексон снижает скорость автомобиля, издавая вздох, словно в один миг его сердце оборвалось.

— Что с ними произошло? — с меланхолией интересуется он.

— Погибли в авиакатастрофе, — отвечаю и раскрываю ему правду о его жизни, которую знал лишь Питер.

Он делает нахмуренное лицо и страдальчески зажмуривается, будто пытается отогнать непрошеные воспоминания.

— Мне искренне жаль его. Мне известно, что есть жизнь без одного родителя, а в его ситуации… — Он резко приумолкает.

— Поэтому я и просила тебя быть снисходительным к нему и дать мне возможность поговорить с ним наедине… — умоляюще произношу я.

Но его доброта и сострадание снижают обороты.

— Если бы кто-то не хотел причинить ему морального и физического зла, то да, но все иначе, поэтому нет, — укоризненно провозглашает он.

— Но, Джексон!.. — подаюсь в его сторону, вытягивая шею.

— Моя горячо любимая, а ты не думала, на что мне жизнь, если не будет тебя? — Его сокрушенный, глубоко трогательный голос пронизывает меня.

— Тоже самое могу и я сказать тебе.

— Обещаешь, что не поедешь к нему одна?

Что я могу ответить, если это важно для моей любви? Только согласиться.

— Постараюсь.

Проходит пять минут.

— Я попытаюсь попросить помощи у Тайлера, он