Комната снова наполнилась девчачьим визгом. Оля вперила гневный взгляд в нарушителя тишины и ждала, когда Женя с Алёной устанут вопить.

Хастад пожалел о своём намерении объясниться с Олиными гостями и раздумывал, убраться из комнаты или всё же попытаться успокоить перепуганных барышень.

Лёша, к его чести, молчал и не дрыгал от страха ногами. Вместо этого его лицо приобрело мертвенную бледность, а глаза попеременно то крепко зажмуривались, то широко распахивались.

– П-простите… – начал Хастад, виновато оглядываясь на Олю. – Я не хотел никого напугать, – после этих слов девочки затихли и застыли статуями. Великан счёл это хорошим знаком и продолжил. – Просто я не очень умный. И страшный. Но я не ем людей.

«Ну, успокоил так успокоил!» – позлорадствовала про себя Оля и выдохнула с облегчением.

***

Алёна с Женей переглянулись. До них дошло, что великан изъяснялся с ними на вполне сносном русском языке. Им было нечего сказать ему в ответ, и они только испуганно косились на Хастада.

– Я Хастад, – представился он, но ему снова никто не ответил.

Великан окончательно растерялся и вопросительно уставился на Олю.

– Теперь проси прощения у Лёши, – сердито сказала та.

– Он тебя трогал! – возразил Хастад.

– И что?

Хастад понял, что упрямство может дорого ему обойтись, поэтому повернулся к Алексею и выдавил из себя:

– Прости, я не хотел тебя кидать. Но Хола – моя женщина, и я никому не позволю трогать её!

– Что-о-о-о? – хором взвизгнули девочки.

Оля покраснела, ей захотелось провалиться сквозь землю. Вот оно. Конец конспирации. Катастрофа! Этот тупица не просто рассекретил своё пребывание в Олиной квартире, но и проболтался об их интимных отношениях! Стыд и срам.

Увы, отпираться было бесполезно. Не опускаться же до жалких отговорок и вранья.

– Это правда, – признала некрасивую правду Оля.

– Оля, мы можем поговорить с тобой наедине? – спросила Женя.

– Сейчас – вряд ли. Но, опережая дальнейшие вопросы, скажу: всё добровольно, никто никого не принуждал.

Хастад фыркнул. Видимо, вспомнил, как случилась их первая близость.

– Ага, как же! – буркнул себе под нос великан, однако тут же пожалел о своей вольности под тяжёлым, словно булыжник на груди, взглядом своей возлюбленной.

– Извинился? Теперь, будь добр, исчезни из моей квартиры, – тоном, не терпящим возражений, сказала Оля. – Ты сегодня уже испортил всё, что мог.

Великан послушался, но только отчасти: он спрятался на балконе, чтобы слышать каждое сказанное в квартире слово.

Оля знала, что приставучий верзила не упустит возможности пронаблюдать за происходящим.

***

Четверо вернулись на кухню, к успевшему остыть чаю. Торт ели без энтузиазма. Атмосфера вокруг была напряжённая.

И Оля приступила к активным действиям по устранению проблем:

– Я была в диком ужасе, когда впервые увидела его, так что могу вас понять. Простите, я не могла вас предупредить, что в моей квартире живёт великан. Сами понимаете…

– И как давно он с тобой живёт? – поинтересовалась Женя.

– Уже больше года.

– Охренеть! – Женя картинно закатила глаза и задрала подбородок. – Почему ж ты не сообщила в полицию?

– Да сообщала я, только как его поймаешь? А потом привыкла. Он вовсе не такой страшный, каким кажется.

– Оля, вокруг тебя тысячи свободных нормальных человеческих мужиков, а ты… а ты… – задыхалась от возмущения Женя, расстроенная, что подруга выбрала не её любимого брата.

– А я была счастлива, – с горечью произнесла Оля и добавила. – До сегодняшнего дня.

Лёша как-то совсем приуныл, смотрел в наполовину пустую чашку и молчал.

– Лёша, – обратилась к нему именинница, – у нас с тобой всё равно бы ничего не получилось. Я вижу, как ты ко мне относишься, но, прости, не смогу ответить взаимностью.

Парень кивнул, не поднимая головы. Наверное, у него все внутренности перевернулись, когда он узнал, что нравившаяся девушка трахается с уродливым великаном. Как ни крути, а трудно сохранять адекватность.

Воображение против воли нарисовало в Лёшиной голове красочные картинки. Стало противно и захотелось развидеть, забыть и вообще сделать так, чтобы этого дня не было.

***

– А теперь, – обратилась Оля к гостям, – я расскажу, что будет, если моя тайна покинет пределы этой квартиры.

– Да знаем мы, – поспешила прервать речь Женя. – Ты станешь преступницей, тебя посадят, а великан твой сбежит, как ни в чём не бывало.

– Ты мыслишь в правильном направлении, – не стала отрицать Оля. – Так что молчите в тряпочку, и ни одной живой или мёртвой душе ни полслова. Я могу вам доверять? – она испытующе обвела ребят взглядом и немного успокоилась, когда все трое по очереди кивнули.

– Вот и отлично, – заключила Оля.

Тут же на кухне стало как-то совсем тесно. Оля сидела спиной к кухонным шкафам и плите, поэтому не могла видеть того, что творится за спиной, но по лицам и без того перенервничавших гостей стало понятно: Хастад вернулся.

– Я попросила тебя не мешать нам! – ледяным тоном сказала хозяйка квартиры.

– Но вы же закончили говорить, – невинным голосом, как хороший мальчик, парировал Хастад.

Оля обернулась: великан сидел на полу и по его делано простодушной физиономии ясно читалось, что он хочет пообщаться с Олиными друзьями.

– То есть он слышал всё, чём мы сейчас говорили? – спросила Женя, брови которой сейчас подскочили куда-то к линии рыжих, как ржавчина, волос.

– Видимо, да, – вздохнула Оля, всё ещё злая на Хастада.

***

Великан заметил, каким холодным взглядом скользнула по нему Хола, как неприветливо звучат её слова, прямо или косвенно обращённые к нему. Он знал, что провинился, знал, что из-за собственной ревности чуть было не набросился на свою женщину. Конечно, она ни в чём была не виновата и не давала повода усомниться в себе, и это он, дубина тупоголовая, в который раз всё испортил.

Хастад сидел и усиленно думал, как же ему задобрить свою женщину, чтобы она оттаяла, и внезапно его взгляд зацепился за прозрачную дверцу электропечи, в которой ждал своего часа испечённый с утра шоколадно-творожный пирог, Олин любимый.

Великан часто устраивал возлюбленной какие-то маленькие приятности, но в это утро и Хастаду, и Оле напрочь снесло крышу, они были слишком заняты друг другом и забыли про еду.

Пирог был вынут из печи и водружён на столешницу.

– Хола, я испёк твой любимый пирог. Хочешь?