– А он тоже завещал вам все свое имущество? – поинтересовался я.

– Нет, – покачал головой Антип. – Он сделал единовременный благотворительный взнос. Сумму назвать не могу, но она очень солидная, на порядок больше той, которой располагаете вы. И потом, Тимофей Бенедиктович, вот не хотел вам говорить, однако, скажу – у вас, как называют это в Болгарии, большая промоция, скидка на наши услуги и, по сути, особые условия. Нет-нет, не потому, что вы нам симпатичны, и ваша история вызвала у нас небывалое сочувствие. Это все есть, но главное – технологический режим, молодость Агнешки, значительная временная разница. Я вам уже рассказывал о нашей неудаче с сыном голливудского актера – так вот, кажется, мы поняли, в чем там была загвоздка. Ну что, сыграем на коду «I wished on the moon»?

Мы, конечно, погадали по луне, благо она сама заглядывала к нам в весьма объемное окно гостиной, и разбрелись, довольные друг другом.

Оставшись один, я вышел на террасу. Любопытная луна, удостоверившись, что у нас все в порядке, привязалась к морю, высвечивая и серебря неширокую полоску водной глади. Было тихо, бриз приносил неясно запах роз, и я вдруг ощутил какую-то легкость и смутную радость от предвкушения чего-то скорого, недалекого…

Вновь вспомнились давние времена, но царствовала там не Агнешка, а Лидия.

…Я ушел от нее под утро, то есть, сначала она ушла от меня, чтобы не вводить в подозрение Агнешку, а уж затем я, брошенный и оскорбленный, почувствовал себя столь тоскливо и одиноко в неостывшей еще от жара наших тел постели пана Гжегоша, что быстренько оделся, сунул в пакет розу, которая успела скукожиться от того бесстыдства, свидетельницей которого недавно была, и пустую бутылку, далее же, согласно инструкции, запер дверь, а ключ положил под коврик. Ни на входе, ни на выходе меня никто не остановил стандартным вопросом, а если бы даже и остановил, то ответ бы получил на pigin English, то есть, на том английском языке, на коем говорят в Нью-Йорке торговцы из Юго-Восточной Азии, и век воли не видать, если бы кто-нибудь из этой речи что-нибудь понял! Хотя, коли быть до конца откровенным, не только тоска гнала меня из уютного номера, вдоль одной из стен которого стояла батарея бутылок французского шампанского уже упомянутой вдовы, но и опасение того, что хозяин может вернуться нежданно и взять меня в прямом смысле тепленьким.

Одетая только в нитку жемчуга, Лидия была прекрасна. Я не слыл записным ловеласом, и в женском вопросе всегда придерживался ленинского принципа: «Лучше меньше, да лучше!», и Лидия еще раз подтвердила, что мы с Владимиром Ильичем были правы. Если я скажу, что чистого секса в ней было процентов на сорок (заранее приношу извинение за бухгалтерский стиль), а на шестьдесят процентов – ш а р м а, о котором вскользь упоминал Виталик, то, боюсь, многие мои соотечественники меня не поймут – было бы, мол, из-за чего кукарекать… И все же никакие камасутры не заменят особой грации в повороте головы, пластичности в смене выражения лица – от холодной надменности до едва ли не беспамятства с диким торжеством в безумных глазах, легкости улыбки и очарования от того, лишь чутким ухом уловимого акцента, который делает русскую речь еще мелодичней и благозвучней.

Выйдя из «свечки», я пошел на пляж. Ноги сами меня туда повели. Пляж был еще пуст, хотя солнце уже взошло. Я воткнул целомудренную розу в песок, постелил пакет, предварительно распустив его, положил под голову бутылку и мигом заснул, не ведая, что проснусь через час.

Не знаю, что разбудило меня, но, открыв глаза, я увидел у самой кромки воды группу смуглых молодых людей, среди которых была одна девушка. Юноши были похожи один на другого, как джоннины братья, а девушка выделялась лицом, которое трудно было назвать красивым только лишь из-за его выражения – надменного и даже озлобленного. Но фигуру она имела божественную! Она бежала, чуть приотстав от мужчин и высоко держа голову, и ее движения были упруги, мощны и грациозны. Чувствовалось, что она не только не боялась мужских приставаний в темном месте, но и с удовольствием отмутузила бы при случае одного, а то и двух претендентов на ее тело. Само собой, я обратил внимание на то, как грамотно были развиты у нее основные группы мышц – именно развиты, а не «надуты». Парни тоже имели вполне атлетическое сложение и как бы являли собой скульптурную группу, сошедшую с какого-нибудь постамента в Афинах…

Я посмотрел на часы – было ровно семь. И тут я увидел Пламена, который направлялся в мою сторону, то есть, к себе в бар. Мы обменялись приветствиями, и я спросил, что это за люди. Он ответил, что это палестинцы, каждое утро они здесь разминаются, а потом пьют кофе и выкуривают по три сигареты. Я стал приглядываться к ним, и вскоре отметил, что они почти не разговаривают друг с другом, курят «Мальборо», делая три-четыре затяжки, а затем, выбрасывая чинарики, которые мы в юности называли «больше целой», в песок. Кофе они приносили с собой в термосе, и его аромат достигал даже моего носа. Я ушел следом за ними, подгоняемый желанием подремать в собственной постели.

Еще не зайдя в номер, я уже понял, что там живут исключительно счастливые и незатейливые люди, считающие своим долгом оповещать всех специальными сигналами о том, как крепок и могуч их сон. Но что мне были тогда эти их специальные сигналы! Они ничуть не помешали моему общению с господином Морфеем. Как выяснилось впоследствии, я спал всего три часа без сновидений, и этого вполне хватило, чтобы придти в норму.

Разумеется, я проспал завтрак, но Гриша с комбатом спасли меня от голодной смерти, принеся обессилившему товарищу кое-какой провизии.

Впервые в жизни я завтракал в постели, а прислуживали мне два простолюдина, знавшие, впрочем, свое дело. Гриша даже умудрился налить мне полстакана коньяка, и я, давясь, выпил его, пока старший камердинер отлучился по нужде.

Очистив организм, комбат дождался ухода Гриши, и навалился на меня с расспросами: когда я вернулся, не зря ли потратил время и так далее. Покуривая кишиневскую «америку», вновь отвергнутую Лидией, я врал напропалую, и сладко зевал, вспоминая ночную «лекцию». Пришел я, конечно, поздно – в час ночи, время провел с пользой и даже очень большой пользой, студентки слушали внимательно и конспектировали мои мысли, а в благодарность на прощанье чмокнули меня с двух сторон – как видите, генерал, без группового секса не обошлось. Курдюжный усмехнулся, ничего не сказав. Воодушевленный его молчанием, я вылез наконец-то из кровати и пошел в ванную – смывать грехи, по меткому выражению комбата.

С Лидией и Агнешкой я встретился на обеде, осведомился, хорошо ли они спали и чем занимались с утра, пока я тягал «железо» в спортивном зале. Их ответы меня порадовали: спали они хорошо, с утра разговаривали с паном Гжегошем, который передал мне привет и обещал прилететь сегодня вечером. Именно это его обещание доставило мне наибольшую радость, затмив собой даже привет. Первоначально предполагалось, что он приедет завтра во второй половине дня, и не один я радовался изменению в его планах – Лидия тоже прямо сияла от счастья. Я представлял, скольких сил ей стоило не подавать вида, понимая, что следующей серии романтического фильма «Тим и Лидия: любовь навсегда» мы с ней сегодня не увидим.