гулёж в Америку. В свите и услужливый быстрозабывчивый. Кинули таки дедушке толстенькую розовую косточку, не забыли налегке оплатить усердие. Грызи, быстрозабывчивый, своё разовое розовое завоевание социализма, но, добиваясь твёр ой руки, помни, как сиделось на Соловках. Похоже, не досидел он своего?

— Обидно… Уж кто-кто, а он-то крепко учён жестокой Софьей Власьевной. В академики выбился, а всё равно недоучка?

— Да, да! Он же репрессированный! Ещё в тридцатые сидел на Соловках. И был на входе в концлагерь на тех Соловках лозунг «Железной рукой загоним человечество к счастию!» Уже забыл, как загоняли его в счастье?.. Выходит, не досидел он своего?.. Иначе с чего б ему требовать твёрдой руки? Ох… Твёрдая колодная ручка уж не поможет ли ему досидеть? В людских душах тоже есть для таких лихих быстро забывающих свои Соловки…

— И какая, скажи, мода. Как кто что возразит отцу демократии, сразу: товарищи, тут нам гнилые, понимаете, идейки подбрасывают, деструктивные силы рвутся к власти… Вроде как жалуется народу. А как же не подбрасывать идейки, если своих нетушки? Шестую статью из конституции выхерить — зуд межрегиональной группы[57]. За эту идею сперва готовы были линчевать. Потом партия подумала и тихонько присвоила её себе. А за авторство надо бы платить хотя бы тем, что честно скажешь, кому идея принадлежит, не зажуливай по-чёрному. И ввести президентство — конёк межрегионалов. Только избирай всем народом!.. Пока гэн, обиженный умом, лишь чехвостит докрасна окаянцев. Понимаете, чего-то там требуют, а своих оригинальных, сто`ящих предложений не подают! Это ловушка. Он раскинул сети: вы вываливайте в споре мысли, а я знай буду хапать.

— Бэмс… Вся эта перестройка — бэбэ. Большая болтовня!

— Бесконечные тары-бары на три пары. А дела где? Дела жди в двухтысячном году. Так напророчил афганский ведун Саид. С помощью математических формул заранее назвал день и час вывода наших войск из Афганистана. Точно назвал. Перестройка победит в двухтысячном. Этако и доложил по ленинградскому ящику. Не по команде ли Михал Сергеича? А ну облюбовал он себе такой срок царствования? И до двухтысячного не беспокой! Только какой долгомученик дошатается по тоечкой поры? Перестройка ж последнее всё живое в могилу смахнёт! Помнишь? Как вломился во власть, загрозился через два-три года задавить изобилием. И как истинный коммунист уложился в срок в обещанный… Только задавил не изобилием, а нищетой и голодом. Дожал до краника… Обещаний райских мы слыхали — поездом не выволочь!

— Умнёха Ельцин как кроет! Человек должен жить сегодня! А не в светлом будущем. И народ ему верит. А Горбу кто верит? Одна Раиса Максимовна?

— Вот тоже… Толклись в одном политбюро. И стоило Уму, Чести, Совести подняться и сказать, что не то и не так мы ляпаем…

— Это позжей, года через два мы узнали, что он тогда на том дурацком пленуме качнул. А тогда никто не ведал ни сном ни духом. Двадцать семь бешеных партпсов рвали Ельцина на куски. Поносятину ихнюю печатали газетухи. Вот расцвет демократии! Вот разгул гласности! Вот потолок плюйрализма! Двадцать семь на одного со связанными руками, с кляпом во рту! Гер-р-рои… По мне, именно тогда, именно на том цэковском сброде в октябре восемьдесят седьмого перестройка и протянула лапки. А дальше уже пошла мёртвая перестроечная зыбь… Чёрная тень перестройки… Откат…

— … не успел дельно высказаться, как этот, пожалуй, единственный Государственный Ум с грязью выдернули из политбюрошки. Дюже осерчалый гэнсэкс по-отецки пригрозили-с: «В политику я тебя не пущу!» А народ поднял из грязи свой Ум. Сказал: «Не робь, Борь Николаич! Бог не выдаст, свинья не съест. Коли не ты, то кто же нас заслонит? Поборись за нас, Сынок!»

— И три года мы, пешки, наблюдали, как так называемый первый человек в державе сволочно молотил неугодника. Ему ненавистный, а нам — милее-краше нет! Ельцин — глоток народной радости! Москва единой душой выголосовала себе Ельцина. Ельцин получил за номером один удостоверение депутата Верховного Совета всего Союза. Ельцин эсколь подавал добра! А кремлёвские пахари только пакостили. На свои капиталики приплавил из загранья три мильона одноразовых шприцов нашим же горюнам. А эсколь завязывал умных узелков с загранкой? Только приветь, ухватись! А кремлюки знай копоршат глупые губы. От Ельцина нам ничего не надь! И дела гибли. В той же Америке полными днями выступал, валился с ног, копил валюту на те же шприцы — Старая площадуха зеленела в чёрных муках. Ну какую подлянку проть Ельцина сварить? И «Правда», обозванная в народе «Кривдой», поднесла его как чёртова алика, который выпил всеамериканские запасы виски за неполную неделю, как покупанта-налётчика, что на корню скупил все американские супермаркеты. Чистейшая чушь! Если кто что и скупал, так это Москва в гневе скупала и жгла на митингах орденоносную «Кривду». Пачками возвращала подписку на неё. Исклеветанного Сына Москва возлюбила ещё неистовей!

— А помнишь? Лететь в Японишку — звоночки. Не летите. Ваш самолёт заминирован. А он не труханул, полетел… Видно, поняли «заклятые друзья», что от слов надо прибиваться к «делам». На даче ночью сбросили с моста в декабре в лёд-реку. В Испании его самолёт вдруг влетел в аварию. Обошлось без родного бдительного КГБ? Тогда чем объяснить, что в барселонском госпитале вдруг прорисовался советский врач и мёртво настаивал, чтоб под операцию Ельцин не лез? Наш Борис быстренько раскидал роли. Советчика послал к матушке, сам лёт под нож.

— Старая площадь в панике. Первый съезд народных депутатов России на носу. Ещё выберут вот Председателем. У-ужас!.. Да кто же ср-рочно остановит Ельцина? Кто же ср-рочно намнёт ему горб? Иначе приключится непоправимое! Может, тормознёт Ненашев?[58] Который, естественно, не наш? Ненашев, который, естественно, не наш, ложится поперёк худыми костьми. С кандидатами в Председатели России записали беседы. Тринадцатого мая, в воскресенье, с надеждой, что воскреснет показали по ненашевидению якута Власова. В экстрачас. Сразу после «Времени». А где же Ельцин? Ельцина Ненаш бортанул. С Ельциным передачу подготовил Владимир Познер. Намечалось пустить двенадцатого мая. Но… И плёнку отвезли в революционный Питер. Во вторник, пятнадцатого мая, накануне съезда, Питер запустил московскую беседу и для Москвы. Кто-то сказал, «мы живём в удивительное время, когда уже перестали глушить западное радио, но ещё не начали глушить ленинградское телевидение». Сказал и сглазил. Его просто вырубает послушная ненашевская останкинская игла и крутит по каналу развлекуху, ширпотребовский дозволянс. Плюрализм так плюрализм. Что лично жалам, то и слушаю! Одинаковой гласности на всех не напасёшься.

— И Ельцин с ненашевского подвига