Васильевна всё равно б ему колышки с подпорками в дневник ставила». А ты подскажи, смеюсь про себя. Пускай попробует…

— Одни колышки и уцелеют. Сразу по закону о защите чести президента загонят за Можай. Телят напару с Макаром пасти. А заодно перевыполнять продовольственную программу…

— Пап, а па! А дед Тихон и Карташов вчера шли с печёнки, упали в речку… Их Боженька уронил… Бабушка смотрит, сидят в воде, встать не могут. Вытащила, привела. Мыла в грязном ведре.

— Старей бабки! Bcё знашь. Все секретики вызвонишь… Подмолчи. Лучше на, доешь вчерашне яблочко.

— Я не мусорка. Не давай мне отгрызки.

— Слыхала? Лекарствия будуть на ихню валюту продавать!

— Хо-о… Этой колоброд спустил сверху указ. Подыхайте! Я при своей пенсюхе на валюту куплю? Ты купишь?

— Не надобны мы ему. Грёбаный Мешок! Гнили, гниём и будем гнить. Теперечки по-скорому…

— Вчера не то в кавээне, не то во «Времени» слыхал сообщение ТАССа?

— Какое асса?

— Делегация партократов с вертолёта обследовала пик Коммунизма и нашла там полный коммунизм. Там нет даже снега!

— Не. Я другое слыхал. В одном сельце подгороднем мозоли[60] совсем забросили работать на колхозной земле. Не пашут. Не сеют. Продуктики из городка тянут. И был в том сельце единственный работник. Пошёл в доле, набрал для парничка мешок доброй земли. Тащит на горбу. Откуда ни возьмись филин[61] под козырёк. Что и куда? А-а!.. Покушение на соцпринципы?! Покушение с расхищением соцсобственности? И мужика в кутузку. Спрашивают президента: а что с землёй его делать? А землю, велел президент, раздайте крестьянам! «Всю?» — спрашивают. Отвечает: всю! всю!! всю!!!

— Как славно! Наконец-то с семнадцатого года роздали всю землюшку крестьянам.

— Великое дело перестройка! Умным перестройка дала кооператив. Глупым — гласность. Остальным — «Аргументы и факты».

— Вперёд! К победе плюрализма!

— А знаешь, как Авось де Небось встречается с народом? Спекта-акли!.. Вчера узнал. Подставных ли, отборных ли трудяг свозят на автобусах к специальному месту. Бедолаг во сто кругов окружают кагэбэшники. Фон массовости готов! Приглядись по телеку, одни и те же кагэбэшные пасеки мелькают и в Мурманске и на Дальнем Востоке. Авось де Небосъ входит в кадр и бодро, как в «Пионерской зорьке», лупит от фонаря вроде: ну как идёт перестройка, товарищи? «Хорошо! Хорошо!! Хорошо!!! Хорошо, Михаил Сергейёвич!» — взахлёб кричат сопрелые от предвстречной муштры не то отборные труженики, не то дежурные выступалы, обливаясь со страху по́том. И больше Авось не беспокоит их расспросами. Запускает старую перестроечную долгоиграющую пластинку. На долю хозяев остаётся кивать-подкрикиватъ гладким хором: «Да! Да!! Да, Михаил Сергейёвич!!!» Или: «Верно! Верно! Верно!! Вер-рно, Михаил Сергейёвич!!!» Или: «Давно пора! Давно пора, Михаил Сергейёвич!» Пускай бы к нам пристроился в очередь за ливерпульской тоской, мы б потолкова-али. Оха и потолковали за жизнь-перестройку! А то в Питере скачет вот на свидануху с кагэбэшниками. Пардон, с народом. А проезжать мимо магазина. У магазина рукопашная за такой же, как у нас, собачьей радостью. Очередину — разгонять. «Не разойдётесь сами, бульдозер пустим. У кого-нибудь башку отдавим». У перестроечной демократёшки короткий поводок.

— И на что все эти показушные концертяры? Вон даже в «Известиях» писали. Приехал чин чинарём в Донбасс. Нечаянно стакнулся с шахтёрами, как сказали. Экспромтом. Но этот «экспромт» за полгода расписали, кто где чихнёт, кто где икнёт. Выступальщики попались говорливые. Вылитые стахановцы-стакановцы. Чуть ли не до смерти забили себя в грудки. Всё в клятве кричали: Михайло Сергеевич! Да не дадим сбросить перестройку с коня! Да не дадим! «Экспромт» вышел классический. Да не с шахтёрами, а с подставной бандой. Партийные плутократы так уж боялись, что услышит Авось де Небось честное народное слово, так боялись, что самих себя выдали за шахтёров.

— Жи-ирно кормит Авось номенклатурщиков! А они в ответ дурют его, вот дурют! И похохатывают…

— Гэнсэкша, небось, разгладила горячим утюгом морщины на пупке, сказала: «Побудем и мы ледя́ми!» и отбыла уже в турпоход за океан.

— Да-а?

— Не одна. С каким-то однофамильцем.

— Да-а?

— Он не только однофамилец, но по совместительству ещё и муж.

— Да-а?

— Он не только муж. Но и по совместительству верховный главнокомандующий вооруженными силами!

— Да-а?

— Он не только главнокомандующий. По совместительству ещё и председатель Совета обороны!

— Да-а?

— Не только председатель Совета обороны. По совместительству ещё и председатель российского бюро ЦК КПСС!

— Да-а?

— Нe только председатель бюро. По совместительству ещё и член политбюро!

— Да-а?

— Не только член политбюро. По совместительству ещё и генеральный секретарь!

— Да-а?

— Не только генеральный секретарь. По совместиловке ещё и президент!

— Да-а?

— И всё един во всех лицах!

— Да-а?

— Все эти совместиловские должностя раскидай по людях, безработки до двухтысячного не дождутся.

— Да-а? А сколько ж получает?

— А сколько хочет!

— Вот это да!

— Сначала нарисовал себе две пятьсот. Говорит: жалаю две пятьсот чистыми. Ему говорят: чтоб получать две пятьсот чистыми, надо дорисовать полторы грязными. Одной грязной кучкой угребает четыре тышши! В двадцать раз больше среднестатистического совтруженичка. Неужели у Авося желудок в двадцать раз больше? Больше, раз четырёх не хватает. Мало. Ой как мало. Мень чем у тех, что под воротьми с ручкой стоят. Милостынька-то у нас с горой! Вон Неврозов[62] поспрошал нищенков. Эсколь в день вымаливаете? Да полторы сотни! Чистыми! Безо всяких обложений! Матерных, подоходных.

— Он и с нищих пенсионериков генерально скребёт. Содержать супружницу — какие мильоны нужны? Страна-нищенка насбирает… Зато жёнка-пшёнка в босоножках с золотыми каблучками по заграницах цок-цок, цок-цок! По три меховые шубы меняет на дню! Завидела у Тэтчерихи брильянтовые серьги, позеленела. И побёгла зелёная по Лондо́ну. Тут же купила себе за 1780 долларов точнёхонько такие же. Там нетушки распределителей… И шмоняет манятка по заграницах. Напевает:

— Пока свободна,

Гуляй, девица!

Первую «ледю́» к важности клонят.

А её выносит то в магазин, то в ресторан, то в аптеку за жвачкой. В том же Лондо́не в программе колом стояла могила самого Маркса. А без программы нежданно наплыла английская корона. Чего делать? Ума не приставить. С мировой скорбью таращиться на могилу? До смерточки занятно! Или хоть на миг одним глазком взглянуть на драгоценности короны? И тогда со спокойной душой можно помирать! Конечно, Маркс не устоял перед коронными смотринами. Пал.

— А сколь же стоит эта туризьма нашей странушке?

— Словом не обозначить. Они ж не то что сели да поехали парочкой в простом, в пролетарском вагонишке. Люди кулюторные[63], любют ёбчество отборное. Каг… каг…эбэшное… Вон в