Впрочем, кое-какое объяснение все же существовало. Поляки были поляками, французы – французами, их нежелание сливаться с рейхом, с германской нацией было вполне понятным. Но ведь австрийцы одной крови с германцами. Они, собственно, германцы. Так что могло останавливать их на пути слияния с германцами в единой могучей нации?

Вот почему Герлиц считал, что Австрию следовало не воссоединять с Германией, а жесточайшим образом покорить, захватить, самым презреннейшим образом оккупировать. Чтобы навсегда выбить из этих отщепенцев германского рода всякое чувство австрийского национального самосознания.

– Постойте, полковник, а каковым будет кодовое название этой операции? Для депеш, радиосвязи. Я просил вас подумать.

– «Бристольская дева».

– Почему… «Бристольская дева»?

– Романтично и непонятно.

– Но почему именно так?

– Как-то читал книгу о пиратах. Так вот, у них там «Бристольской девой» назывался один из самых быстроходных и хорошо вооруженных кораблей. На котором пираты, уж не помню, то ли увозили свои сокровища на какой-то отдаленный остров, то ли, наоборот, искали на одном из островов припрятанное их предшественниками.

– Все же странные у вас ассоциации, Герлиц: пиратский корабль и все такое… Это что, намек?

– Скорее предвидение.

– Наглеете, полковник, наглеете… Или, может, я опять несправедлив?

– Все оракулы подвергались гонениям, – скромно потупив глаза, произнес Герлиц, – И потом, я ведь не случайно завел речь об острове.

– То есть и мне советуете подыскать таинственный клочок суши, который бы стал островом сокровищ Роммеля?

– Коль сами сокровища уже в наших руках… И потом, это ведь как романтично! Тысячи искателей кладов костьми лягут, чтобы обнаружить его.

Не успел оберштурмбаннфюрер фон Шмидт приблизиться к шатру командующего, как в небе появилась тройка английских штурмовиков. «Только не это! – молитвенно всматривался он во все увеличивающиеся очертания черных птиц, стервятниками налетающих прямо на ставку фельдмаршала. – Только не сейчас!»

Несколько минут они сотворяли поднебесную карусель, то налетая на германские позиции, то удаляясь за южные отроги гряды, с трех сторон окаймляющие это пустынное плато. И лишь когда зенитчикам удалось подбить один из них, англичане наконец-то угомонились и, обстреляв при последнем заходе шатерное местечко роммелевского штаба, растворились в песочно-белесом горизонте.

– Англичане… пилоты… дерь-рьмо! – Шмидту всегда с большим трудом давались связные предложения, поэтому он был искренне убежден, что любую мысль можно высказать несколькими совершенно бессвязными определениями, если только вовремя приправлять их этим всепоглощающим и только в его исполнении по-настоящему звучащим: «дерь-рьмо!» – Как и наши зенитки.

Переждав весь этот недолгий и сумбурный налет в отрытой рядом с обиталищем фельдмаршала щели, барон выбрался из нее и, виновато отряхиваясь от песка, побрел к Роммелю, который все это время наблюдал за действиями пилотов, безмятежно стоя у входа. Словно это был не налет вражеской авиации, а воздушный парад.

Барон понимал, что судьба отвела ему для этой встречи самое неудачное время, что он слишком долго засиделся в штабной палатке. Но не мог же он прервать этот свой, уже объявленный полковником Герлицем, визит или отложить его до лучших времен.

– По-моему, вы прибыли, чтобы сообщить мне нечто важное, барон? – одарил его своей жестковатой улыбкой командующий корпусом. Худощавое лицо его было испещрено таким множеством тончайших морщин и так обожжено солнцем, что от былого аристократизма остались лишь увядшие воспоминания.

– Именно поэтому… Все с той же целью я и прибыл, – попытался взять себя в руки РШмидт. – Этот налет… Англичане, скоты… Причем, как всегда, бездарно… и некстати. Не авиация, а дерь-рьмо…

– Вы поражаете меня красноречием, барон. Уж не хотите ли вы сказать, что и вся эта война тоже некстати? – желчно поинтересовался фельдмаршал, снисходительно оглядывая уже порядком порыжевший мундир новоиспеченного эсэсовца.

– Это вопрос философии. А тут – стратегия. И эта проклятая, напичканная англичанами Ливийская пустыня.

– Слава Богу, а то я уже подумал было, что вы привезли из Берлина приказ об отводе моего корпуса в Италию.

– Думаю, что в ближайшие месяцы… – покачал выпяченным, отмеченным небольшим шрамом и почти квадратным подбородком Шмидт, – такого приказа… не последует. Извините, фельдмаршал, однако приказы на войне… дерь-рьмо! Они лишь мешают нам делать свое солдатское дело.

– Убедительно.

– Именно поэтому…

– Прекратите источать свое неуемное красноречие, черт возьми! – взорвался фельдмаршал. – Какого черта вы пришли ко мне? Слушаю вас, обер… штурм… и все такое прочее, слушаю… Весь – внимание. – Барон прекрасно знал, что фельдмаршал всегда оставался противником какой бы то ни было исключительности организации СС и даже не пытался скрывать своего отношения к ней.

– Докладываю: в Берлине меня приняли обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер и рейхсфюрер СС Гиммлер. Что явилось для меня совершенно неожиданным. То есть я знал, что меня вызывал Гиммлер, но считал, что все обойдется беседой с кем-то из сотрудников его штаба.

Фельдмаршал невозмутимо пожал плечами, давая понять, что это «сногсшибательное», в понимании самого барона, сообщение не производит на него абсолютно никакого впечатления, словно бы названные фамилии вообще ни о чем ему не говорили, и резко подстегнул барона:

– Дальше.

– Нет, честно, мне казалось, что выше одного из адъютантов Гиммлера мне, фронтовику, не подняться.

– Вот видите, теперь вам есть о чем вспоминать в кругу друзей и внуков, – выплеснул весь свой нерастраченный сарказм Роммель. – А то пришлось бы перебиваться заунывными россказнями об африканских сражениях.

– О нет, этим нашим походом… Как всегда… Внуки могут…

– Как вы оказались в приемной Гиммлера? – на полуслове прервал его фельдмаршал.

– Мне приказано было… Как только я появился в штабе вермахта. О моем прибытии Гиммлер уже был извещен. Как мне казалось, лично вами.

Роммель взглянул на барона, как на ротного идиота, и лишь большим усилием воли заставил себя не ударяться в какие бы то ни было объяснения.

У прохода на оцепленную бронемашинами территорию резиденции командующего появился командир зенитного дивизиона. Очевидно, чтобы доложить, что атака-то отбита, однако снарядов осталось крайне мало, – как докладывал об этом после каждого налета. Но Роммель приказал полковнику Герлицу остановить его и выяснить фамилию командира зенитного орудия, подбившего самолет.

– Напомните, – сказал он, – командиру дивизиона, что, когда у командующего не хватает боеприпасов, в ход идут резервные запасы медалей. Пусть устраивают фейерверки из наград.