– Не слышал я о таких замыслах, – твердо ответил Судимер. – И если бы слышал, то не позволил. Пусть они, киевские, у себя там что хотят делают, но в своей земле я владыка и напрасных убийств не допущу. К тому же она и мне родня. Да какой вред от девки! – Он положил лепешку обратно на греческое блюдо, расписанное птицами. – Что она может худого сделать? Отдать ее замуж, ряд положить, что дети материнскому роду не наследуют, да и все дела. А губить зачем? Я ее видел один раз – хорошая была девка, коса – во! – Он показал три сомкнутых пальца.

– Я бы посоветовала тебе поскорее выяснить ее судьбу. Ведь если она погибла по вине своей плесковской родни, это было злое дело и боги его не оставят без отмщения, – строго предостерегла Сванхейд. – А собираться в военный поход, зная, что боги тобой недовольны – это очень неразумно. Можно расстаться с головой. Ты понимаешь меня?

– М-м… да! – озадаченно подтвердил Судимер, но голос его опять-таки резко противоречил смыслу ответа.

– Я хочу, чтобы ты понял как следует. Тебе не стоит собираться в поход, пока ты не убедишься, что эта девушка жива и здорова. И уж верно, я не пущу в такой поход моего внука.

Бер вскинул брови: до сих пор он не думал, что судьба потерявшейся Мальфрид-правнучки его как-то затрагивает.

– Неужели… – начал он, прикидывая, как бы повежливее возразить и все же отстоять свое право повоевать с чудью на Чудском озере.

– И ты, и я… и ты, – Сванхейд строго взглянула на Судимера, – состоим в родстве с этой девушкой. – И если от нашего рода пришло к ней зло, то все мы будем за это в ответе. Хорошо, что я хотя бы сейчас узнала об этом, и то, боюсь, не слишком ли много времени потеряно! Если она живет в лесу уже почти год…

– Год к весне будет, – несмело возразил Судимер.

– И трех четвертей года довольно, чтобы с молодой женщиной случились разные несчастья. Особенно если она отослана в дремучий лес и отдана во власть каких-то колдунов!

– Но что же тут поделать! – воскликнул расстроенный Судимер. – Бура-баба так велела! Ее и отослали!

– Ну а теперь я велю, чтобы за ней пошли и вернули!

– Да как же туда идти?

– А в чем препятствие? Это очень далеко?

– Не то чтобы далеко… а тропы туда ведут тайные…

– Я не сомневаюсь, ты отлично знаешь эти тропы, – убедительно сказала Сванхейд. – Ведь ты князь. Ты сам первый жрец для своих людей, и не может быть в твоей земле священных тайн, недоступных тебе.

Повисла тишина. По лицу Судимера было видно, как борются в нем противоречивые чувства. Сванхейд была права, но ему не хотелось вмешиваться в дела Буры-бабы и Князя-Медведя. Как и все плесковские дети, он вырос в благоговейном страхе перед этими двумя ведунами, чьи имена живут тысячи лет, а лица всегда скрыты под личинами. Этот страх не прошел и тогда, когда он подрос и узнал, что эти двое – его кровные родичи, начавшие жизнь, как и всякий простой человек. Но теперь в них были чуры, а это делало их уже совсем иными существами.

– А давайте я за ней схожу, – предложил Бер, понятия не имевший о Буре-бабе. – Если это не очень далеко от Плескова… Я успею найти ее и вернуться еще до того, как нам придет пора выступать на чудь. Даже, если ты хочешь, дроттнинг, я привезу ее к тебе, чтобы ты убедилась, что она жива.

– Туда нельзя кому попало ходить, – нахмурился Судимер. – Там Навь – место тайное.

– Но погоди, – Бера все сильнее захватывала эта мысль. – Ты сам мне рассказывал, что когда боярыня Видятина, еще в невестах, у того медведя жила, он пошел за ней и с медведем бился за нее.

– Так то жених! Обычай такой! Кто отбил, тот и женись. Ты что же – жениться думаешь? – Судимер недоверчиво засмеялся.

– Я… – Бер возвел глаза к потолочным балкам. – Ее бабка Мальфрид – родная сестра моего отца. У нас пятое колено родства. Взять ее в жены я не могу, зато я еще могу считаться ее братом. То есть дядей. А родич по матери уж верно имеет право пойти и узнать, не съел ли медведь бедную девушку! – с воодушевлением добавил он, чувствуя, что напал на верный путь. – Это признают все колдуны чудской страны, или они не отличат свою пятку от задницы, клянусь Отцом Колдовства[13]!

– Вот и хорошо, – Сванхейд благосклонно кивнула. – А когда ты привезешь ее сюда ко мне и я буду знать, что ей не причинено вреда, мы и подумаем, какую дружину сможем собрать для похода на чудь.

* * *

Вечер начинался как обычно, как всякий из одинаковых зимних вечеров, и не было никаких предвестий к тому, что он переменит всю жизнь Олегова рода. Как начало темнеть, Ута отвела Свеню, своего младшего, в избу к Предславе, а сами они вдвоем отправились на павечерницу к Гостёне – Кетилевой жене, своей невестке. На беседу к Гостёне собирались бабы из трех-четырех весей. Молодухи с девками сидели отдельно, у Еленицы в Выбутах. Улеб, старший сын Уты, пошел туда. По годам ему давным-давно пора было ходить с женатыми молодцами, и Ута все надеялась, что он здесь себе кого-нибудь высмотрит.

Когда со двора пришли сказать, что явился некий отрок и просит позволения войти, бабы загомонили, принялись хохотать.

– Ой, девки, – выросшие вместе женщины до последнего зуба друг друга называют по привычке девками, – а вот нам и жаних!

– Орешков-то принес хоть?

– Давно не заглядывали, я уж было соскучилася!

– Перепутал, скажи, заблудился! Невест ему здесь нет!

– Через реку пусть дует!

– Орешки пусть оставит!

– Не, пусть заходит! Может, и приглянется кто!

– Ты, что ли, клюка старая?

– Я не я, а вон Баюновна у нас чем не невеста? Четыре зуба еще осталось!

– Да я того жаниха на один зуб положу, другим прихлопну!

Однако упрямый гость «дуть через реку» отказывался: он хотел видеть не кого-нибудь, а Уту!

Та испугалась: не стряслось ли чего дома? Свеня с Предславиными чадами оставлен, Улеб в Выбуты пошел – не сцепился ли там с кем? Всю жизнь Ута за кого-нибудь тревожилась, всегда на руках был целый выводок. Никак она не могла привыкнуть, что прошла жизнь, разлетелись дети из гнезда, только и заботы теперь, что долги нитки водить.

Когда гость вошел, все притихли: было любопытно. Одет он был по-варяжски и видно, что не здешний. А Ута при виде него почему-то сразу вспомнила второго своего сына, Велерада. Даже сердце оборвалось. Ростом, станом, повадкой гость сразу кого-то ей напомнил, еще пока она не могла разглядеть лица.

Парень у двери сбросил на спину худ, стянул шапку, без робости поклонился бабьему собранию. Заблестели при лучинах полудлинные светлые волосы – роскошные кольца золотые, любая девка позавидует. Ута невольно прижала руку ко рту: она могла бы поклясться, что знает его почти так же хорошо, как родных сыновей, только имени не ведает! Да что же за морок такой!