Славный напиток дает избавленье,

Суставы крепит, как ремни — повозку.

Сома-царь милостив нам на счастье:

Мы твои по обету, знай об этом!»

Лебедев декламировал ужасно, словно провинциальный трагик. Несшие службу возле дверей городовые, открыв рот, с удивлением вытаращились на знаменитого криминалиста.

Ванзаров подхватил эксперта и потащил по улице. Но Лебедев, вкусив поэтического вдохновения, не мог остановиться. Он почти кричал:

«Прочь отошли те недуги-болезни

Дурманящие — затряслись от страха:

Это мощный сома до нас добрался,

Мы пришли туда, где жизнь продлевают.

Ты, сома, нас подкрепляешь повсюду,

Солнце стяжаешь; взойди мужезритель!»

На Аполлона Григорьевича уже оборачивались прохожие. Ванзаров понял, что представление надо прекращать немедленно, пока Лебедев не пустился в пляс. Он выдернул у эксперта листочек.

— Вы меня уговорили. Сома — очень полезная вещь. Что дальше?

— А дальше мы поедем к человеку, который нам все про нее расскажет! — весело сказал Лебедев.

— Прошу прощения, у меня дела, — Ванзаров попытался улизнуть.

— Никаких дел! Нас ждет Бадмаев!

— Кто? — Ванзаров не поверил своим ушам.

Знаменитый в Петербурге доктор тибетской медицины жил в собственной каменной даче, которую построил по специальному проекту на Поклонной горе. В столице у него было много горячих поклонников и не менее яростных противников. Одни говорили, что Бадмаев — это кудесник и целитель, который может вылечить самого безнадежного больного. Другие уверяли, что он просто шарлатан и невежественный знахарь.

Ванзаров вспомнил, что этот лекарь четверть века назад предлагал императору Александру III присоединить к России Монголию, Китай и Тибет, придумав совершенно фантастический проект. Проект Его величество завернул, но бурят был принят на службу в Министерство иностранных дел и дослужился до действительного статского советника и генеральских погон.

Ехать к такому неоднозначному господину у сыщика не было никакой охоты.

— Бадмаев — это чудо! — провозгласил Лебедев. — Он потомок Чингисхана. Петр Александрович выучился искусству тибетского врачевания у брата и отца, он даже перевел на русский язык древний секретный медицинский трактат «Жуд-Ши». Теперь открыл свою клинику и добивается поразительных результатов! Думаю, он, как никто, может все нам рассказать про сому!

— Хорошо, уговорили, — со вздохом согласился Ванзаров. — Только про сому вы сами будете расспрашивать.

— О чем речь, дорогой коллега! — обрадовался Лебедев. — В свою очередь прошу вас, не прикасайтесь ни к чему, что Бадмаев может предложить: ни к чаю, ни к настойке, ни даже к стакану с водой!

— Это почему же? — удивился Родион Георгиевич.

— А кто его знает, что он туда может намешать! — на полном серьезе проговорил эксперт.

8

Стоя у ворот Второго участка, Ванзаров и Лебедев минут пять торговались с толстым, бородатым возницей. Жадный мужик требовал три рубля, сыщик соглашался платить не больше двух. Даже присутствие городовых не испугало упорного псковича. Мужик не шел на уступки, но не уезжал. Он знал, за что бился: в крепкие, новенькие сани была впряжена пара сытых вороных коней. К тому же адрес на Поклонной горе выходил за границу города, в пределах которого извозчики обязаны соблюдать установленную градоначальством таксу.

Ванзарову вконец опротивел торг:

— Так, любезный, или наша цена, или катись…

Псковский мужичок, смекнув, что господа упрямые и торговаться дальше — потерять все, тяжко вздохнул.

— Эх, доля наша тяжка, и куда бедному крестьянину податься! Ну, так и быть, грабьте! Милости просим! — Извозчик откинул край широкой меховой накидки.

Пыхтя и охая, Ванзаров кое-как уместился в санях. Лебедев уселся рядом, устроив в ногах неразлучный чемоданчик.

Кони шли резво. Под глухой стук копыт по утрамбованному снегу и тихий свист полозьев Родиона Георгиевича потихоньку стало клонить в сон. Он повыше натянул меховую накидку и закрыл глаза. Но погрузиться в сладкую дрему не удалось. Лебедеву стало скучно.

— На службе спать не положено! — строго сказал эксперт. — Давайте-ка лучше поболтаем.

Ванзаров с трудом разлепил веки.

— Аполлон Григорьевич, я до утра не заснул… — простонал он.

— Софья Петровна не дали-с? — с ухмылочкой спросил Лебедев.

— Нет, все думал об этом деле…

— И что же вас так беспокоит? Неужто поверили в сому?

— Ни в какую сому я не верю, но и найти убедительные причины убийств Марии Ланге и профессора не могу. У меня такое чувство, что мы столкнулись с очень серьезным преступником. И самое скверное, он… то есть она, действует без всякой видимой логики и мотивов.

— Все-таки вы зря не хотите обратить внимание на сому! — огорченно вздохнул Лебедев.

— Ну поймите, Аполлон Григорьевич, даже если эта сома и существует, она не может быть мотивом двух преступлений!

— Хорошо, сома не мотив. Тогда что же?

— Не знаю… Найдем Уварову — спросим.

Сани мерно покачивались, но сонливость уже не возвращалась. Лебедев, между тем, решил сменить тему.

— Коллега, а не надоела вам вся эта суета сыскной полиции? Не хотите вернуться обратно в министерство? — спросил он, дружески пихнув в бок сыщика.

Ванзаров вздохнул.

— Недавно я задал себе вопрос: ради чего служу? — сыщик повернулся к эксперту. — Ради наказания преступников?

— Безусловно…

— Но кому от этого становится легче? Государство, наказывая одного преступника, плодит двух новых. Значит, моя работа не для этого. Возможно, она направлена на то, чтобы стоять на защите справедливости? Но, к сожалению, если нам и удается найти преступника, то в трех случаях из четырех жертве это уже безразлично, потому что она мертва.

— Хорошо, допустим, так. Но как же общественное спокойствие и порядок?

— А вы сами верите, что общественное спокойствие зависит от поимки того или иного негодяя? — с грустной улыбкой спросил Ванзаров. — Ни один «медвежатник» не сможет нанести такой вред обществу, как вороватый министр финансов или, упаси бог, недалекий премьер-министр. Порядок в обществе установит не поимка злоумышленников, а уверенность каждого, что его жизнь свободна и неприкосновенна. Вот тогда преступность исчезнет без наших усилий.

— Ну хорошо, что же нам остается?

— Нам остается только одно: удовольствие открытия истины! — уверенно сказал Родион Георгиевич.

— И это все?

— Думаю, да. Найти истину, которая довольно часто никому более не нужна, кроме нас, — это главная награда и утешение в работе.