Он первым нарушил молчание:

— Сейчас я мечтаю только о том, чтобы завтра никогда не настало.

— Почему?

— Потому что утром мне придется пойти к князю. Я обязан явиться на службу, а еще я должен показать ему, что не испугался. Это правда. На самом деле я боюсь только за тебя. Кто может тебя укрыть? Какой человек пойдет против воли князя!

— Асян, — сказала Мэй, — вот кто может меня спрятать!

— Втайне от Дай-ана?!

— Думаю, если я расскажу ей правду, она не откажется помочь. В любом случае больше мне не к кому обратиться.

— Тогда на рассвете ступай к ней. Постарайся, чтобы тебя никто не увидел, — промолвил Кун и взял ее лицо в ладони. — Мэй! Если сумеешь, беги отсюда, беги подальше, так далеко, как только сможешь!

— Ты хочешь сказать, что мы навсегда расстанемся?!

— Нет, — ответил он, уверенный в том, что встреча с князем станет свиданием со смертью, — мы обязательно свидимся. Мы шли по жизни совершенно разными дорогами и все же смогли соединиться. Я непременно тебя найду.

И мысленно добавил: «Не в этой, так в следующей жизни».

— Почему это случилось с нами? Какую ошибку мы совершили?!

— Разве что слишком любили друг друга?

Мэй разрыдалась, и тогда Кун сказал:

— Не плачь. В прежние времена маньчжурские жены приносили клятву мужества. Теперь такого обычая нет, и все-таки я призываю тебя хранить спокойствие и твердость духа.

Мэй кивнула. Хотя она видела, что Кун покидает ее с тяжелым сердцем и без надежды в душе, ее лицо не выдало ни намека на горе и плечи не поникли. Лишь слезы блестели в глазах, будто утренняя роса в чашечках хрупких цветков.

Напоследок он промолвил:

— Без тебя я не смог бы жить той жизнью, которой жил, без тебя она не имела бы смысла. Только ты могла внушить мне веру в будущее и мужество ни о чем не жалеть.

Окруженный свитой, князь встретил его во дворе. Арвай стоял, скрестив руки на груди, и на его лице играла издевательская улыбка.

— Ты единственный осмелился ослушаться меня. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Что я свободен, и у меня нет хозяев. Я подчиняюсь только сыну Неба и не выполняю грязных приказов бесчестного человека.

Все, кто это слышал, замерли в изумлении. Кун поймал потрясенный взгляд стоявшего в толпе Дай-ана, а после услышал вопль князя:

— Взять его! В застенки, к палачу! Снять живьем кожу, а после разрезать его на куски и бросить собакам!

— Ты, сам собака! Боишься решить дело в честном поединке! — воскликнул Кун, вынимая меч.

Слуги князя окружили его, как рой пчел, а он рубил направо и налево. По его телу пробегал жар, его сверкавший на солнце меч пускал в глаза нападавших слепящие блики, а взор разил не хуже клинка. Если истина не рождается в любви, она рождается в битве. В эти мгновения судьба деревенского мальчишки Куна была похожа на тонкую надорванную ниточку, зато в нем заново родился сын маньчжурского князя Киан Янчу.

На каменный пол капала кровь — мерно, как в водяных часах. Кун не мог нормально дышать, потому что его нос был разбит, не мог открыть рот, потому что губы покрылись кровавой коркой, и был не в силах открыть глаза, потому что ресницы слиплись. Голова, спина, грудь и живот ныли от ударов. Вдобавок ему обрезали косу — величайший позор для маньчжурского воина!

Палач давал ему ровно столько передышки, чтобы он не терял сознание, поскольку главные пытки были еще впереди.

Кун знал, что с ним будет. У Юйтана тоже был палач, умеющий снимать с человека кожу, как другие чистят персик: быстро, чисто, аккуратно, без разрывов. По сути это было целое искусство. От человека оставались оболочка и кусок мяса. Потом этот жуткий, лишенный содержимого чехол неделями болтался на ветру, пока не сморщивался и не усыхал.

Во время этой пытки люди кричали так, что их голоса взлетали до небес.

Пока что Кун не издал ни единого звука. Пусть он не был настоящим сыном Юйтана Янчу, тот бы мог им гордиться, хотя юноша и не был уверен в том, что продолжит молчать, когда его начнут свежевать, как какую-то тушу.

Железный крюк впился в податливую плоть, и по ней потекли ручьи теплой крови. Спина Куна без того была исполосована вдоль и поперек, а теперь на нее, похоже, собирались лить кипящее масло.

Князь Арвай сидел тут же, в бамбуковом кресле, и потягивал вино.

— Где девчонка? — спросил он Дай-ана, который присутствовал при пытке подчиненного по долгу службы.

— Ее ищут.

— Пусть постараются: человек — не иголка! Она должна быть у меня не позже следующего дня. Сперва я отдам ее воинам. А потом прикажу удавить.

«Значит, Мэй еще не нашли». Эта мысль принесла Куну хоть какое-то облегчение, хотя он знал, что равно или поздно ее все равно отыщут. Теперь в ворота усадьбы не проскользнет даже мышь!

Помощник палача принес горшочек с горячим маслом.

— Продолжать, господин? — с поклоном спросил палач князя.

— На сегодня довольно, — неожиданно промолвил Арвай и повернулся к Дай-ану. — Идем. Мне нужно с тобой поговорить.

На свежем воздухе их какое-то время еще преследовал запах скотобойни. Князь раздраженно разглядывал пятнышко крови на своем богато расшитом халате.

Миновав длинную галерею, они очутились в покоях, где витал приятный аромат, высились этажерки с безделушками из нефрита, фарфора и цветной глазури, было полно ваз треножников. Арвай опустился на ложе и откинулся на вышитые шелковые подушки.

Дай-ан не думал, что князь хочет поговорить о Куне, но речь пошла именно о нем, искренне благоволивший к своему подчиненному командир ухватился за соломинку:

— Чего вы хотите добиться от него, господин? Ведь ему нечего сказать!

— Я был намерен заставить его просить пощады, хотел, чтоб он ползал и умолял меня о снисхождении!

Дай-ан опустил голову и еле слышно произнес:

— Думаю, он не попросит.

Хотя таким людям, как Арвай, всегда говорят только то, что они хотят услышать, к удивлению Дай-ана, он не рассердился.

— Помнишь мятеж в Кантоне, когда чернь захватила город? Император был недоволен, потому вскоре после подавления волнений правители близлежащих провинций устроили сход. Его возглавлял наместник Гуандуна, князь Юйтан Янчу. Прежде мы не встречались, но я слышал, что это очень могущественный и властный человек. Увидев его, я был поражен. Он выглядел совершенно сломленным, раздавленным, убитым. Его не волновало кантонское восстание, он бы не дрогнул, даже если б простолюдины захватили Пекин! В ту пору князь Янчу думал только о своем пропавшем наследнике. Редко кто из нас имеет одного сына, но тут был именно такой случай. Князь все время твердил: «Мой единственный сын!». Он просил нас помочь с поисками, сулил большую награду. Разумеется, все обещали посодействовать, хотя никто понятия не имел, где может быть этот парень. Наверняка большинство из собравшихся решило, что он давным-давно мертв: погиб под стенами Кантона и сгинул без следа. Юйтан очень подробно описал внешность сына, я хорошо запомнил все приметы, и сегодня меня не покидала мысль, что на моих глазах пытали пропавшего княжеского наследника! Все совпадает: возраст, телосложение, рост, а главное — эта родинка на лице! «Звезда, — говорил Юйтан Янчу, — мой сын отмечен звездой под левым глазом!»