— Обнажил меч, — медленно повторил князь. — Да, это не воин «армии зеленого знамени»[13], это гордость «восьмизнаменной»! Хорошо, я поеду с тобой.

Дай-ан и Юйтан Янчу со своим отрядом пустились в путь ранним утром. Небо было туманным, словно пропитанным пылью, в горах завывал ветер.

Дай-ан поражался выдержке князя. Тот ни о чем не расспрашивал, между тем было понятно, что он не только презрел гордость и сам поехал к князю Арваю, но и заведомо решил, что примет сына любым, искалеченным, опозоренным, не помнящим себя и своего настоящего имени.

Княжеский сад радовал глаз. Струи воды с радостным звоном вырывались из выложенных розовыми и зелеными камнями фонтанов, в глубине искусственных водоемов резвились золотые рыбки, в гуще зарослей беспечно щебетали птички, на клумбах благоухали цветы, а растущие вокруг деревья шелестели изящно вырезанными листьями.

Появление Юйтана Янчу было сродни нашествию темной тучи. При входе он яростно отшвырнул охранника, который попытался узнать, нет ли при нем отравленного оружия, а в покоях его голос гремел так, словно он явился домой после долгого отсутствия и обнаружил там прохлаждавшихся слуг.

Несмотря на все свои пороки, князь Арвай был человеком неглупым. Он принял гостя с подобающим уважением и почетом, и долго и униженно извинялся.

— Простите, что вам пришлось приехать. Я до сих пор не уверен в том, что не ошибся…

— Как он? — перебил Юйтан.

— С ним все в порядке. Его били, но не калечили. Ни одна кость не сломана. Стоило мне заподозрить, что это ваш сын, я тут же приказал прекратить пытки и позвал к нему врача. Когда ссадины заживут, он будет совершенно здоров. Правда, палач перестарался и случайно отрезал ему косу…

— Что?!

Арвай попятился. На его искаженном страхом лице застыла неживая улыбка. «A если князь Янчу пожалуется императору, а если он решит отомстить!» Арвай не любил ссоры и войны, он предпочитал наслаждения и покой.

— Не беспокойтесь, этот человек уже казнен. Я прикажу уничтожить всех свидетелей этой ужасной ошибки. А волосы… они отрастут.

Дай-ан моргнул. Главным свидетелем можно было назвать его. Что будет с ним и его семьей?! Оставалась надежда на то, что юноша самом деле окажется сыном Юйтана и заступится за того, кто помог ему вырваться из рук Арвая.

Князь пожелал спуститься в подземелье в полном одиночестве. Он молча прошел по длинному и темному, похожему на чрево дракона коридору, мимо охранников с непроницаемыми лицами и пустыми глазами и остановился перед камерой, в которой томился узник.

Внезапно Юйтан почувствовал головокружение, словно внезапно оказался на краю бездны. Он боялся себя. Неужели здесь, в этих мрачных застенках ему наконец удастся отыскать кусок своего сердца, сокровенную частичку души? А если там, внутри, — чужой человек?!

Держа в руках лампу, князь медленно вошел в камеру, на полу которой лежал юноша. Слабый огонь осветил устало опущенные веки и скорбно сомкнутые губы узника, а затем воздух прорезал дикий стон, а потом страстный шепот:

— Киан! Сынок!

Юйтан рыдал, не таясь, а Куну было мучительно стыдно за свою ложь и свой страх. Его голова покоилась на коленях князя, на его лицо капали тяжелые слезы. Юйтан вытирал кровь сына своей одеждой, обследовал его раны заботливыми руками.

— Ты меня узнаешь?

Мысли Куна заметались, словно пойманные в силки птицы. Он мог считать себя спасенным и вместе с тем словно балансировал на хрупком мостике.

— Да… отец.

— Что случилось, где ты был?! Почему назвался чужим именем?

— У меня… я… я был ранен в голову под стенами Кантона и, очнувшись, не помнил себя. Даже не знал, как меня зовут. Постепенно память начала возвращаться, но я не уверен в том, что все это было на самом деле, прошлая жизнь казалась мне сном.

— Теперь ты проснулся. Мы поедем домой! Я знал, что боги не могут быть столь жестокими! Больше я никуда тебя не отпущу.

Юйтан укачивал его, как ребенка, а Кун думал о том, что отныне его жизнь вновь — и теперь уже навсегда — в руках этого человека.

Чувство воссоединения, возвращения смысла жизни, ощущение невиданного прилива сил было настолько властным и полным, что князь не сразу заметил, что сын изменился, изменился настолько, что порой его было трудно узнать. Юйтан понял это потом, когда выведенный из застенков, умытый, причесанный и переодетый в чистое Киан сидел перед ним на террасе, в бамбуковом кресле. Рядом не было никого — ни охраны, ни князя Арвая.

— Я хочу, чтобы этот человек был наказан, — твердо произнес юноша.

— Я с ним разберусь, хотя он не сделал ничего, противоречащего отношениям правителя и подданного, господина и слуги.

— Я ему не слуга!

— Он не подозревал, кто ты. Ты и сам этого не знал.

Киан взвился, как от удара плетью.

— А теперь знаю! Он унизил меня, он меня опозорил, пытал! Он хотел отнять у меня женщину!

Юйтан приподнял брови. Про женщину он слышал впервые.

— Арвай принесет тебе свои извинения. О позоре никто не узнает — свидетелей убрали или уберут. Ты не потеряешь лицо.

— Свидетели? Кто? Дай-ан? Надеюсь, его не тронут? Я требую, чтобы ему сохранили жизнь!

— Ты о том китайце, что привез мне письмо?

— Этот китаец спас мне жизнь!

— Он всего лишь исполнил свой долг. Арвай будет следовать своему.

Потрясенный Киан молчал несколько минут. Потом произнес упавшим голосом:

— Я хочу, чтобы мне вернули Мэй.

— Ту самую женщину? Кто она?

Прежде Киан не знал, что любовь способна убить самый сильный страх. Теперь он это понял.

— Моя жена. Мы познакомились в Кантоне и совершили обряд. Я ее люблю.

Юйтан невольно вздрогнул. Он не привык слышать такие вещи. Мужчина должен любить императора и свою родину, он может любить войну и хорошее оружие, иногда — красивые и редкие вещи. Женщины нужны для утехи и продолжения рода. Стремление и способность влюбляться — если и не порок, то большая ошибка.

— Одержимость любовью — наказание свыше. Безрассудная любовь берет человеческую душу в заложники. Она подобна отравленному оружию или стальным оковам. Благородный человек тем и отличается от простолюдина, что думает не только о потребностях, заложенных в нем природой. Тебе нельзя жениться на китаянке, и ты это знаешь.

— Она наполовину маньчжурка.

— Ты знаком с ее родителями?

— Вот уже семь лет как Мэй считает себя сиротой. Они с сестрой жили у тетки.

— Стало быть, в ней нет благородной крови. Она никто. Ты заключил брак, не помня себя. Теперь ты свободен от тех обязательств.