– У меня есть его палец.

Энни впечатлил не столько палец, сколько то, что Шон решил открыть ей секрет. Она слушала его вдохновенно, будто приобщаясь к божественной тайне.

Когда Энни флиртовала, она не всегда признавалась себе в том, что флиртует. Иногда она предпочитала отключить разум, чтобы флирт происходил сам по себе, без контроля со стороны рассудка. Будто тело и разум разделялись – тело уходило куда-то за ширму, чтобы раздеться, а разум по другую сторону не обращал на это внимания.

Сейчас Энни флиртовала с Шоном, не признаваясь себе в этом. Он рассказал про свою реликвию и даже обещал показать – в ознаменование того, что они оба католики.

– Но ты не должна никому об этом говорить. Мы же не хотим, чтобы эти еретики вернулись на путь истинный.

Энни со смехом согласилась и откинулась еще дальше. Она знала, что Шон смотрит на нее, и вдруг смутно поняла, что ей это нравится. Она видела себя его глазами: гибкая молодая женщина стоит, опираясь на руки, длинные волосы спадают назад.

– У вас есть корзина? – спросил Малькольм, появившись в дверном проеме. Его руки были в грязи, и впервые за день он улыбался.

– Их не может быть так много, – сказал Шон.

– Их сотни. Я не могу все унести.

– Сходи дважды, – предложил Шон. – Или трижды.

Малькольм посмотрел на Энни, опирающуюся на раковину. Когда она повернулась к нему, у нее в волосах мелькнула заколка из слоновой кости. Он снова подумал о способности Шона окружать себя юностью и жизненной силой. И потому обратился к ней:

– В саду чертовски здорово, Энни. Не хочешь помочь мне? Пусть старик Шон кипятит воду сам.

Он не дал ей шанса отказаться. Одной рукой повел ее в сад, а другой помахал Шону.

– Я набрал целую кучу, – сказал он. – Там немного мокро, но ты привыкнешь.

Он встал на колени перед горой артишоков и посмотрел на Энни снизу вверх. В отблесках света из дома ему была видна ее фигура, черты лица и тени на нем.

– Подставь руки корзинкой, я их наполню, – сказал он.

Энни так и сделала, скрестив руки ладонями вверх. Стоя перед ней на коленях, Малькольм начал собирать артишоки, один за другим раскладывать у девушки на руках, прижимая их к ее животу. Сначала пять, потом десять, потом пятнадцать. Чем больше он срывал, тем труднее было находить место для следующих. Он хмурил брови и тщательно располагал каждый артишок меж других, будто кусочек пазла.

– Смотри-ка, – сказал он. – Да ты прямо богиня плодородия.

И ему действительно так и казалось. Она стояла перед ним, гибкая и юная, и артишоки в изобилии росли из ее живота. Он положил последний артишок на грудь Энни, случайно уколов ее.

– Ой, извини!

– Я лучше отнесу их внутрь.

– Да, конечно, неси их внутрь. То-то попируем!

Войдя в кухню и увидев Шона, который стоял у плиты, уставившись на кастрюлю с водой, Мария задумалась. Конечно, она хорошо понимала, что задумал Шон. Она заметила, как он смотрел на Энни, как взволнованно говорил: «Занимайте, девушки, голубую спальню», – стараясь, чтобы это звучало щедро и благородно.

Она собиралась разложить приборы на столе, но остановилась. Слишком много шума. Вместо этого она просто стояла с серебром в руках, смотрела на спину Шона и наслаждалась тем, что она его видит, а он не знает об этом.

В их с Энни комнате была всего одна кровать. Мария сразу обратила на это внимание. Когда они, еще не сняв рюкзаки, вошли туда, Мария оглядела кровать и краем глаза заметила, что Энни тоже ее рассматривает. Это был момент безмолвного взаимопонимания: «Мы будем спать в одной постели!»

Но обсуждать это перед Шоном и Малькольмом было нельзя. Каждая из них знала, о чем подумала другая, но сказали они только: «Это здорово!» и «О, кровать с пологом. У меня была такая!»

Малькольм стоял на коленях в саду, наслаждаясь видением Энни в образе богини плодородия. Давно уже он не испытывал такого безрассудного удовольствия. В последние годы Урсула часто была не в духе. Малькольм старался понять, что ее раздражает, но его попытки злили ее еще сильнее. В какой-то момент он опустил руки. Они продолжали жить каждый своей жизнью и общались лишь по необходимости.

Он поднял несколько последних артишоков, которые Энни не удалось унести. Прижал к щеке, чтобы ощутить их прохладу. В этот момент ему вспомнилось время, проведенное в колледже, когда он познакомился с Шоном, – ощущение красоты окружающего мира, а вместе с тем – своего предназначения, своей судьбы, предчувствие, что все будет не зря. Но он забыл об этом. Жизнь с Урсулой и борьба с ней истощили Малькольма до такой степени, что он утратил силы. Она не была в этом виновата. Никто не был виноват.

Шон один за другим бросал артишоки в кипящую воду. Энни стояла рядом. Их плечи соприкасались. Он ощущал запах ее кожи, ее волос.

За столом Мария протирала приборы. Она горбилась, рассматривала пятнышки, щурясь, и время от времени потирала нос тыльной стороной ладони. Часть артишоков еще лежала на столе. Энни таскала их к плите, бережно передавала Шону, а тот бросал их в огромную кастрюлю с видом человека, который швыряет монетку в фонтан, чтобы загадать желание.

«Так выглядит настоящее счастье», – подумал Малькольм, входя с кучкой артишоков в руках. От кастрюли поднимался пар. Энни с Шоном вытаскивали из шкафчика тарелки и ополаскивали их. В дальней части кухни Мария раскладывала столовые приборы аккуратными стопками. Все было по-деревенски просто – собранные в саду овощи, огромная шипящая плита, две американки, напоминавшие Малькольму сельских девушек, которых он видел из окон поездов: легкие застывшие фигурки, движущиеся по дороге на велосипедах. Все дышало простотой, благополучием и здоровьем. Малькольм был настолько поражен этим зрелищем, что не мог заставить себя вмешаться. Он просто стоял в дверном проеме и смотрел.

Ему пришло в голову, что им предстоит волшебная трапеза. Меньше часа назад он разочарованно взирал на пустые шкафчики и думал, что вечер закончится поеданием бутербродов с луком и печенкой в шумном прокуренном пабе. А теперь кухня полна еды.

Невидимый в дверном проеме, Малькольм наблюдал за остальными. И чем дольше он смотрел, не будучи замечен, тем более странное чувство охватывало его. Вдруг он ощутил, что перешел из реальности кухни на другой уровень бытия; он не просто смотрел на жизнь, а прозревал ее. Не был ли он в какой-то мере мертв? Не прошел ли он ту точку, когда человек прощается с жизнью, расстается с нею? У раковины Шон выжимал желтое полотенце, Энни растапливала кусок масла над плитой, за столом Мария держала серебряную ложку в лучах света. Но никто из них, ни один не понимал значения той трапезы, которую они собирались разделить.

И с великой радостью Малькольм почувствовал, как движется вперед, из небытия на замечательную неподвижную землю. Его лицо озарилось светом. Он блаженно улыбался. У него еще было время, чтобы высказаться.