– Я понял правильно. И удивился не меньше твоего. Я переспросил несколько раз.

– О боже, надо сказать маме с папой.

– Скорее всего, ты обнаружишь, что они уже знают, – сказал Томми, зарываясь лицом в мои волосы.

Томми оказался прав.

Утром, пока он нежился в постели, лелея похмелье, я на кухне приперла маму к стенке.

– Откуда ты это узнала, скажи на милость? – ошеломленно спросила она.

– La comptesse[12]сказала Томми вчера вечером. Это правда? Почему они хотят купить наш дом?

– Они хотят переехать в Лондон, как все эти французы, о которых говорил твой отец.

– А с какой стати они взяли, что он продается?

– Все очень просто. – Она повернулась ко мне. – Мы им сказали.

Теперь настал мой черед удивляться.

– Не волнуйся. Это еще не скоро. Они его даже не видели. Скорее всего, поедут туда в следующем месяце или около того. Вот почему я хочу, чтобы ты держала меня в курсе ремонта. Пусть дом будет как новенький, когда они его увидят. А еще я хочу, чтобы ты выселила квартирантку из летнего домика.

Итак, они собираются продать дом. Я давно знала, что бесплатно жить в одном из самых фешенебельных районов центра Лондона – слишком хорошо, а значит, долго продолжаться не может. Что же теперь делать? Надеяться, что Сельма Уокер заработает мне кучу денег и я смогу купить собственный дом?

Мама, казалось, читала мои мысли.

– Признаюсь, это одна из причин, почему мы просили Томми приехать с тобой. Мы хотели узнать его получше. Теперь ведь ты переедешь к нему, да? Сколько лет вы уже вместе? Восемь?

– Мам, ты все неправильно поняла. Я не собираюсь жить с Томми. Я даже не уверена, что нас можно назвать парой.

Ну вот, зачем я это сказала? Я подождала, когда она спросит меня, почему, но она лишь грустно на меня посмотрела и сказала:

– И ты туда же?

– О чем ты?

– Я неспроста пригласила тебя на Рождество. Мне нужно тебе кое-что сказать. У твоего отца любовница. Уже давно. Одна из этих жалких разведенных parisienne,[13]которым вздумалось похоронить себя в сельской глубинке. Одному богу известно, где они познакомились, но он хочет жениться на ней. Хочет, чтобы я согласилась на развод, и ему нужно продать дом в Лондоне, чтобы заплатить мне отступные. Де ля Фалезы подвернулись как раз вовремя.

– Ты что, мамочка. – Меня переполнило сочувствие. Подумать только, она вынуждена начинать новую жизнь, а ведь ей далеко за шестьдесят! Я подошла, чтобы обнять ее.

Она почти разрешила это сделать. Я положила руку ей на затылок и погладила волосы, ожидая, что почувствую, как она дрожит, но мама резко отдернула голову.

– Все нормально, – сказала она и отошла от меня.

Все та же история. Каждый раз, когда я хотела показать ей свою любовь, она отмахивалась от меня. Когда я была маленькой, мама всегда говорила, что я испорчу ей прическу или макияж. Сейчас она даже не потрудилась найти предлог. Не то чтобы она давала понять: «Держись подальше, я не из этих обидчивых сентиментальных людей». Она изо всех сил старалась создать маску тепла и гостеприимства. Бог свидетель, Томми попался на удочку. Но это лишь видимость. У нее всегда были сложности с близкими отношениями. Я вдруг представила сексуальную жизнь родителей. Неужели она дергалась каждый раз, когда мой отец к ней прикасался? Неудивительно, что он искал любви на стороне.

Мне стало стыдно, что я так подумала о маме, и я сразу отогнала эти мысли.

– Ничего не нормально, – настаивала я. – Это ужасно. Никто не будет винить тебя в том, что тебе плохо. Это понятно.

– Мне не плохо. Я держу себя в руках.

В этом-то все и дело. Если бы только она периодически срывалась и выходила из себя, как все люди!

– А почему вы не можете продать этот дом вместо лондонского? – Этот практический вопрос мог помочь ей разоткровенничаться.

– Потому что за дом в Лондоне мы получим примерно в четыре раза больше, – сказала мама, и я поняла, что она имеет в виду. – Разумеется, если мы не продадим его де ля Фалезам, мне придется вернуться в Англию и жить с тобой, пока его не купит кто-то еще. Мне больше некуда идти.

– Но ты живешь здесь, мам. Во Франции. Почему ты не можешь остаться в этом доме? Ты ведь все здесь обустроила.

– Потому, что твой отец хочет жить здесь с Жозиан, а я хочу уехать как можно дальше. Говорю тебе, Ли, я с радостью отсюда уеду. Здесь преисподняя. Я с нетерпением жду, когда начну новую жизнь, если хочешь знать.

– Это правильно, мама. Это здоровое отношение к делу. Какая она, эта Жозиан?

– Вторая Коко де ля Фалез. Моложе, чем сама молодость, и бесчувственная. – Я услышала горечь в ее голосе, но ничего не сказала. – Но все не так уж плохо. Я уже говорила, что с нетерпением жду новой жизни. Правда. Знаешь, в нашем разрыве виноват не только твой отец. Едва мы приехали сюда и ему стало нечего делать, я поняла, какую ошибку совершила. Кроме него, мне было не с кем поговорить. Ты, может, этого и не замечаешь, Ли, но твой папа – скучный человек. И как я прожила с ним столько лет! Ему нечего сказать. Он вызывает тебя на разговор, и ты считаешь, что он невероятно обаятелен. А он просто тебя дурачит. Заставляет думать, будто он ко всему прочему еще и интересный собеседник. Я помню нашу первую встречу. Он был самым красивым мужчиной на свете. Вот опасность с красивыми мужчинами. Никогда не заглядываешь глубже, пока не становится слишком поздно. Эд – великий слушатель, потому что ничего другого ему не остается. Ему самому нечего сказать. Прости, милая. – Она повернулась ко мне, и на один прекрасный миг я подумала, что она вот-вот меня обнимет.

Но она не шелохнулась.

– Мне не следует так о нем говорить. В конце концов, он – твой отец. Но предупреждаю: я намерена получить от него как можно больше. Если они продадут дом Жозиан за хорошие деньги, тогда он, наверное, сможет выкупить мою долю в Ноттинг-Хилл. Дом принадлежит нам обоим.

Томми я рассказала об этом лишь вечером, когда мы легли в постель. Мама, наверное, сейчас в соседней комнате, говорит отцу, что я все знаю. А потом меня осенило: хотя родители находятся на грани развода, они спят вместе. Или они вынуждены это делать, потому что мы с Томми заняли гостевую спальню? Может, они спят раздельно месяцами? Неужели, как только мама посадит нас на поезд, отец перенесет свои вещи обратно в эту комнату? Удивительно, что мы с отцом в одной упряжке. Мы оба делаем вид, что все хорошо, он – с моей матерью, а я – с Томми. Но мать хотя бы знает о Жозиан.

– Кто бы мог подумать, что твой отец закрутит роман на стороне? – произнес Томми. – За такими тихонями нужен глаз да глаз.