Когда мы возвращались к главным зданиям, автобус привез юных регбистов из местной государственной школы. Школьники посмеивались, глазея на учеников Поттерс-Филда. Мальчики в шляпах и зеленых пиджаках держались так, будто ничего не замечают, и от этого в лицах гостей сквозило уязвленное самолюбие.

Среди мальчиков с благодушной улыбкой прохаживался невероятно высокий мужчина в мантии. Он заложил руки за спину и кивал, будто член королевской семьи на военном смотре. Я вспомнил, что уже видел его на похоронах банкира.

– Это директор, – сказал Мэллори. – Он ждет нас.

* * *

Перегрин Во, директор школы Поттерс-Филд, стоял у окна своего кабинета и смотрел на спортивные поля.

– Три премьер-министра, двенадцать Крестов королевы Виктории[7], четыре Нобелевские премии, – говорил он. – Две по физиологии и две по физике. Пятнадцать олимпийских медалистов, сорок четыре члена парламента и шесть членов Британской академии кино. Да, наше театральное отделение всегда хорошо работало. Мальчики играли на сцене задолго до того, как первого выпускника Итона приняли в Академию драматического искусства.

– И два убийства, – вставил я.

Он взглянул на меня поверх очков без оправы:

– Что?

– Хьюго Бак и Адам Джонс, – ответил Мэллори. – Они ведь тоже ваши выпускники.

– Да, верно. Ужасная трагедия. Вы уже арестовали кого-нибудь?

– Нет еще, – сказал старший инспектор.

Директор не то просто выдохнул, не то вздохнул и вернулся к столу:

– Хотя, конечно, Джонс покинул школу при стечении весьма неприятных обстоятельств. Как ни печально, они не первые. В семидесятых убили одного иранца. Он был сказочно богат, нефтяник. На Бишопс-авеню любовница ударила его бутылкой из-под шампанского.

Он слабо улыбнулся:

– Высокое положение не гарантирует ни счастья, ни долгих лет. А мы в Поттерс-Филде осознаем свое высокое положение, джентльмены. Но мы даем кое-что взамен. Это часть наших традиций, часть нашего духа. С давних пор. На День Памяти мы проводим службу, на Рождество для горожан поет хор. Мы оплачиваем уборку улиц. Теннисный клуб играет на наших кортах, а школам и благотворительным организациям мы разрешаем пользоваться спортивными полями и бассейном.

Директор встал и снова подошел к окну.

– На самом деле, я думаю… А вот и они! – Перегрин Во с улыбкой повернулся к нам: – Взгляните.

Мы подошли. На зеленом поле для регби виднелись три фигуры. Один из мужчин сидел в инвалидном кресле, другой опирался на трость, а третий – физиотерапевт – показывал упражнения на растяжку. Его лицо почему-то выглядело неестественным, будто он носил маску.

Темнокожий человек в кресле потерял ноги – ниже пояса была только пустота и две белые штуковины, похожие на миски. Одна его рука заметно отличалась цветом от остального тела, и по слабому отблеску солнца на металлической дужке я понял, что это протез.

Мужчина с тростью тоже оказался безногим. Из штанин его длинных синих шортов торчали две тонкие палки, на колене правой ноги белела повязка. Хотя он, похоже, не мог стоять без опоры, верхняя часть его тела была невероятно мускулистой.

Инвалиды смотрели на терапевта, который все еще показывал упражнение. Все трое смеялись.

– Многие выпускники Поттерс-Филда идут в вооруженные силы, – сказал директор. – Что бы там ни думала общественность, не все наши ребята – банкиры и актеры. Мы не забываем о долге перед страной.

Мы понаблюдали, как трое мужчин делают простенькие упражнения. Инвалиды выполняли все, что говорил тренер.

– Прекрасно. – Перегрин Во решил, что мы видели достаточно, и отвернулся.

– Вы знали Хьюго Бака и Адама Джонса, – сказал Мэллори. – Двадцать лет назад вы уже работали здесь. Возглавляли Дом, в котором они учились.

– Да. Разве я не упоминал?

Мэллори молчал, ожидая, когда он продолжит.

– Бак и Джонс были из Аббатства, самого маленького и старого из наших Домов. Кто мог бы подумать, что они подружатся? Спортсмен и музыкант… Однако принадлежность к одному Дому объединяет.

– Вы не поясните, что входит в обязанности главы Дома? – попросил я.

Он фыркнул:

– На самом деле пансион – это просто школа с гостиницей. Директор отвечает за номера, в которых живут мальчики. В своем роде заменяет им отца: подбадривает, поддерживает, следит, чтобы они активно участвовали в жизни школы. Если необходимо, прибегает к наказаниям. – Едва заметная улыбка. – Конечно, сейчас такое редкость. Мальчиков не секут, да и учатся они не так уж много.

Вдалеке послышались звуки, похожие на птичий гвалт.

– Ага, – сказал директор. – Кажется, это мистер Филипс с ребятами.

* * *

Солдаты увидели их первыми.

Мы с Мэллори стояли на краю регбийного поля, наблюдая, как хозяева одолевают гостей из государственной школы. На перепачканных грязью мальчиков, что выскочили из лесополосы, мы обратили внимание не сразу.

Инвалиды перестали делать упражнения – они смотрели на опушку. Наконец мы тоже заметили неладное.

Мальчишки, рыдая, пронеслись мимо. Кто-то визжал, точно перепуганный зверек.

Я поймал одного за руку:

– Что случилось?

– Помогите, сэр, – всхлипнул тот. – Там мистер Филипс. Помогите! Его убивают!

И тут из-за деревьев показался Гай Филипс. Он зажимал руками шею, а белый костюм заливала кровь. Кто-то перерезал тренеру горло.

Филипс, шатаясь, побрел к нам. В его глазах читался смертельный ужас. Мы бросились навстречу. Он рухнул в объятия Мэллори, уронил руки, и кровь хлынула фонтаном.

На шее зияла черная рана. Мэллори сорвал свой галстук, перевязал горло умирающего и опустился рядом с ним на колени, прямо в грязь. Достал телефон, но тот выскользнул из окровавленной руки.

Я бросился в рощу, услышав, как инспектор что-то крикнул мне вслед.

* * *

Сначала мне пришлось прорываться сквозь толпу бегущих мальчишек, однако вскоре я остался один и бежал, пока не добрался до какого-то поля, пустынного, точно поверхность Луны.

Я остановился, тяжело дыша и не зная, что делать дальше. На другом конце поля виднелась ферма. И тут я заметил на стволе дерева кровавый отпечаток ладони.

Среди построек вдруг мелькнула тень. Неизвестно, что это было: мое воображение, человек или игра вечернего света, но я трусцой припустился к ферме.

Добежав до полуразрушенного кирпичного загона, я увидел, что окна дома разбиты. В нем давно никто не жил. Я прислонился к стене и вздрогнул, услышав звук, похожий на детский плач. В загоне была свинья. Кто-то спутал ей задние ноги, будто собирался прирезать, и она ползла по грязной земле. Перешагнув через обломки кирпичей, я присел на корточки и развязал веревку. Свинья завизжала и в панике рванулась прочь.