– Обязательно! – посмотрела на меня Настя. – Сделаем это прямо сегодня. И еще договоримся, чтобы за могилами ухаживали.

– Да… – эхом отозвался я.

Мы снова замолчали. Стояли, смотрели на могилы и даже не двигались. Я чувствовал, как постепенно начинаю окоченевать, но даже это не могло заставить меня уйти отсюда. Казалось, что как только покину кладбище, так сразу же оборвется та единственная нить, что связывала меня с усопшими. А ведь появилась она только что, так как же я могу порвать ее?

– Пойдем? – вложила Настя в мою руку свою.

Пальцы не сразу смогли сомкнуться. Ее ладошка тоже была ледяная.

– Пойдем, – кивнул я.

Нужно было уходить, чтобы Настя не замерзла тут окончательно.

На обратном пути мы завернули в офис, где изготавливали памятники и заказали таковой на могилу тети. Договорились с кладбищенским служащим, что за определенную ежемесячную плату на могилах будут наводить порядок, как и следить за ними. Не покидая сторожки, вызвали такси. Прождали его не меньше получаса, что и понятно.

– Нам нужно срочно выпить чего-нибудь горячего, – проговорила Настя, когда мы сели в такси, и она прижалась к моему боку. Сделала это в попытке согреться – на этот раз я понял ее правильно. – И я знаю одно такое место, – с улыбкой добавила и сообщила таксисту адрес.

Еще через какое-то время спросила:

– Ты на меня не сердишься?

– За что?

– За то, что решила все за тебя и привезла тебя…

– Нет, – тряхнул я головой. – Ты же сделала это ради меня.

– Да… – задумчиво отозвалась она. И в ее коротком ответе пряталось что-то еще. – Ты ничего не почувствовал? – посмотрела на меня снизу-вверх.

– Не знаю, – честно ответил.

Возможно, что-то и шевельнулось во мне, какие-то неясные эмоции, которые и воспоминаниями-то нельзя назвать.

– Что-то… непонятное… – размышлял я вслух. – И знаешь, странным образом, но сейчас я себя не чувствую потерянным как раньше.

И это было чистой правдой. Сейчас, сидя в машине рядом с Настей, я отчетливо осознал, что в моей жизни наступает новый период. И принесет он мне много открытий.

А вот и наш парк… Кажется, клены стали еще повыше за эти годы, а в остальном он все такой же. Аллеи, фонари вдоль, много скамеек, и почти все они пустуют. В самом центре парка есть фонтан, но сейчас он, должно быть, представляет собой печальное зрелище. Да и мы редко до него доходили, даже летом. У парка несколько входов, и пользовались мы самым дальним от фонтана. В этой части всегда почти было пустынно, и еще тут горело меньше фонарей. Раньше мне это казалось романтичным, а сейчас, отчего-то, немного пугало.

– Не замерзла? – посмотрел на меня Диниил.

Шарф я ему вернула, как только мы уехали с кладбища. Потом мы обедали в кафе и не торопились оттуда уходить. Мне хотелось привести его в парк вечером, когда уже стемнеет. И сейчас было именно так.

– Нет. Ветра почти нет, – отозвалась я, медленно бредя по такой знакомой аллее и украдкой поглядывая на Даниила.

Интересно, хоть что-то всколыхнулось в его душе знакомое, когда мы вошли сюда через ржавую калитку? Она и тогда была такой же ржавой и так же протяжно скрипела.

Снова повисла пауза, которую нужно было, наверное, чем-нибудь заполнить, но совершенно не хотелось этого делать. На мою душу снизошло умиротворение, словно и она успокоилась, стоило стихнуть ветру. Но ведь целью нашей прогулки в парке было натолкнуть Даниила на воспоминания. А это значит, молчать не нужно. Ну и вела я его в определенное место – к клену, на толстом и облупившемся стволе которого мы когда-то кое-что написали.

Я сразу узнала этот клен, он казался выше и старше других. Специально остановилась напротив него, будто для того чтобы подставить лицо под снежинки. Помнится, я и раньше любила так делать. Мне нравилось, как охлаждают те разгоряченные щеки и быстро таят. Правда, от такого можно замерзнуть. И раньше Даниил меня за это ругал, а холодные и мокрые щеки мои согревал поцелуями.

– За каждую снежинку – поцелуй! – говорил он и обжигал губами те места, которых касался снег. И снова мне становилось жарко рядом с ним и в его объятьях.

– Н + Д = Л, – раздался голос Даниила. Значит, надпись он заметил. – Сюда можно подставить наши имена, – повернулся ко мне с улыбкой.

Я всматривалась в его лицо, но никаких изменений в нем не находила. На миг мной завладело отчаяние – что если он никогда нас больше не вспомнит? Скоро я расскажу ему, что тоже из этого города, что мы учились с ним в одной школе и были хорошо знакомы на протяжении нескольких лет… Об одном я умолчу, что мы когда-то безумно друг друга любили и клялись, что так будет вечно. И что если он никогда этого не сможет вспомнить?

– Буква после равно… значит так много, – задумчиво проговорила я. – Наверное, это выцарапал тот, кто очень сильно любил…

– Пусть парк запомнит нас навсегда! – прячет Даня перочинный ножичек в нагрудный карман куртки и поворачивается ко мне со счастливой улыбкой на губах. – А клены эти переживут нас точно. Их еще называют вековыми.

– И зачем ему такая память? – ворчу я. – Все это так по-детски.

– Это то, что я чувствую, – приближается ко мне Даня и обнимает за талию. – А ты разве нет? – заглядывает мне в лицо.

И выглядит таким серьезным, словно от моего ответа сейчас зависит его жизнь.

– Что, я? – решаю включить дурочку, как принято выражаться.

– Ты меня разве не так же любишь, как я тебя?

– Дурак ты, Данька! – отталкиваю я его от себя. – Любить тебя сильнее, чем сейчас, я уж точно не смогу. Да и такой любви не существует. И даже ради такой любви я против, чтобы портили природу! – встаю в свою любимую позу гринписовца.

– Да разве ж это порча! – смеется он. – Эта надпись украшает ствол, а все, кто ее будут видеть, задумаются, была ли или есть в их жизни любовь…

– Она значит любовь, – ворвался в воспоминания голос Даниила. – И да, это очень много.

Вот что он мне сейчас пытается сказать? Что любит меня? Тогда почему делает это так витиевато и уклончиво? Нет, дружок, люблю тут я, а ты пока еще испытываешь первые ростки влюбленности. Чтобы влюбленность переросла во что-то большее, нужно гораздо больше времени. И тогда оно у нас было.

Тяжкий вздох вырвался из груди, сдержать его не получилось. Даниил это заметил.

– Я тебя чем-то обидел? – приблизился он ко мне.

Ответить я не успела, из затемненной части аллеи до нас донесся грубый мужской голос:

– Закурить не найдется?..

Из тени деревьев выступил здоровенный детина, а за ним появились еще двое. Все трое они показались мне бандитской наружности, и испуг не заставил себя ждать.