–Кто? – Заплетающимся языком пробормотал Коля.

–Кто, кто? Дак сердечник с пулей. А тогда тебе бы уже кранты были бы. Да и рубашка могла тебе не в бровь, а в глаз попасть. И тоже хана. Всё-таки повезло. А может ни?

В эту минуту из глаз Николая посыпались искры, боль пронзила левую бровь. Одновременно послышался треск разрываемой материи и победоносный вскрик Хамленко.

–Есть!

–Ты, Айболит недоделанный! – Задохнулся Коля от боли. Хмель как рукой сняло. – Тебе что. духи заплатили, чтобы ты меня добил?

–Да ты посмотри, что у тебя там торчало! – Размахивал «Айболит» у Николая перед носом щипцами, в которых был зажат кусок металла вперемежку с кровью и плотью. – Дайка я теперь глазик посмотрю.

–Да уйди ты! Больно! Не врач, а коновал какой-то!

–Будешь дёргаться, я на тебя смирительную рубашку надену. У меня одна такая почему– то в комплекте оказалась. Так, глаз не задет. Откроется – будешь видеть. С надбровьем и контузией на большой земле разберутся. Сейчас я тебе пару швов наложу, а нормально тебе тоже на большой земле заштопают. Они там мастера по художественной вышивке. Железку возьмёшь на память?

–Себе оставь.

–Да у меня их столько, хоть в металлолом сдавай.

Самолёт, пробежав по полосе полевого аэродрома, круто взмыл вверх. Голова привычно заболела (как быстро привыкаешь даже к плохому!), тошнота подкатила к горлу. Николай сглотнул тошнотворный ком и попытался расслабиться. Горный ландшафт провалился вниз, но ещё какое-то время проглядывал в разрывах облаков, словно никак не хотел отпускать от себя. Потом земля скрылась под плотным белым слоем. Коля сидел на жёсткой неудобной скамье санитарного борта, глядел сквозь иллюминатор на проплывающие мимо ватные громады и думал о том, что ушёл в прошлое, наверное, самый важный этап жизни. Этап, который перепахал его вдоль и поперёк и остался в душе саднящей раной. Николай ещё не знал тогда, что кровоточить она будет всю оставшуюся жизнь.