— Ловко, — пробормотал он.

Нора удержала нескромное желание согласиться с ним. Дэвид дразнил ее за выкрашенные ульи, думал, что все это женские штучки — чтобы было красивее. «Потом ты захочешь обить их бархатом», — смеялся он. Но в результате рои чудесным образом выросли.

— Но устройство ульев мы оставили твое, — продолжала рассказывать Нора. — До того как их покрасить, я пробовала использовать пшеничную солому и ветки ежевики, но пчелиные рои уменьшились.

Харрисон, пасечник, заметил их и вышел навстречу. Нора послала вперед мальчика с кувшином легкого пива и полосками сетки, которые сейчас лежали в корзинке у двери. Харрисон поднял кувшин.

— Доброе утро, миледи. — Старик отбросил седую прядь и сердито нахмурился. Уже во времена ее детства он выглядел древним старцем. В подростковом возрасте, пока Норе еще разрешали играть с детьми арендаторов, она в компании юных оборванцев пробиралась к домику пасечника, как к пещере чудовища. Харрисон выскакивал, угрожающе тряс палкой, кричал, а они в сладком ужасе бросались наутек.

Она еще и теперь по привычке удивлялась, почему он не замахивается на нее палкой. Хмурая мина — это ерунда. Однако, заметив графа, он изменил манеры. Узнав Эдриана, которого помнил с прежних времен, выпрямился, а потом отвесил вежливый поклон. Нора чуть рот не открыла от изумления.

— Милорд, — хриплым голосом обратился он к Эдриану, — рад вам служить. Очень рад видеть вас, если мне позволено так сказать.

— Я тоже рад видеть тебя, — улыбнулся Эдриан. — Слышал, ты еще пользуешься ульями, которые мы с тобой придумали.

Морщинистые щеки старика покраснели.

— Ох, это все ее светлость. Но, честно сказать, я не видывал лучших. — Он подал им по чаше легкого пива. — Ну, до дна!

— Это все предрассудки, — рассмеялся Эдриан. — Пиво не уберегает от пчелиных укусов.

— Зато оно приятное, — отозвалась Нора.

— Точно, — согласился Эдриан и подмигнул ей.

Улыбка Норы погасла. Она отвернулась и допила свою порцию. Только недавно лицо Эдриана выглядело куда мрачнее. Так где правда, а где ложь? Она предложила ему остаться врагами, но он выбрал дружбу. Почему?

Незачем задумываться над его мотивами, одернула себя Нора. Лучше заняться собственным сердцем и унять его счастливое трепыхание. «Ривенхем, — сказала она себе, — он для меня Ривенхем, а вовсе не Эдриан».

Вернув чашу Харрисону, Нора получила взамен кусок сетки. Ривенхем привычно и умело повязал свою маску. Во время обучения в Париже он изучал насекомых под руководством известного ученого и вместе с этим специалистом придумал новую конструкцию улья, которую предложил Дэвиду и Харрисону, когда в первый раз оказался в Ходдерби.

Нора, которая управляла пасеками в поместье, тоже умела быстро и ловко повязывать маску, но сегодня непослушная ткань выскальзывала у нее из рук. Она сама удивилась, что от единственной мужской улыбки превратилась в неумеху.

Теплые пальцы легли на ее руки.

— Дай-ка мне, — сказал Ривенхем.

Костяшки его рук коснулись ее шеи, коснулись легко, почти неощутимо, но она замерла от потрясения. Теплая волна разлилась по телу. Как мягко и осторожно действуют большие мужские руки! Умело и нежно он выпутал прядь волос, которая мешала завязать узел.

Интересно, ей показалось, или он действительно пропустил локон сквозь пальцы?

Нора стиснула зубы. Эта ее реакция — самое естественное дело. Его прикосновение согрело ее, и от этого жара она вдруг поглупела. Никто из них в этом не виноват, и нечего думать об этом.

Эдриан отошел. Скрывая смущение, Нора напустила на себя деловой вид.

— Ну, Харрисон, покажи, что у тебя нового?

Харрисон завел их внутрь мрачной избушки, где остро пахло навозом, известью и золой, насыпанной возле ульев для тепла. Ящики ульев стояли штабелями три на три. Каждая группа на расстоянии вытянутой руки от другой. Восьмиугольные по форме, они все были связаны друг с другом, но наружу вело только одно небольшое отверстие внизу. Сзади каждый штабель имел ставни, позволяющие заглянуть внутрь. Харрисон открыл одну такую ставню и прошептал:

— Их количество уменьшается медленнее, чем можно было ожидать, миледи, но все же у меня мало надежд на новый рой в этом году.

Нора кивнула. Уже сентябрь, и скоро из-за холода пчел станет меньше.

— В этом году август оказался хорош для меда, — объяснила она Ривенхему. Собранного и отправленного в кладовые воска хватит для полугодового запаса свечей и чернил. Немножко надо оставить для лечебных бальзамов и пропитки одежды для дождливых месяцев.

Но, нагнувшись к окошечку, Нора все же порадовалась, что на каждом уровне новые соты заметно выросли. Воск лишним никогда не бывает. Она выпрямилась, уступая место Ривенхему.

— Неожиданная прибавка, — похвалил он. — Нечасто увидишь столько новых сот в это время года.

Харрисон с сомнением поглядывал на Нору, не зная, позволительно ли ему ответить. Она едва заметно кивнула.

— Точно. Но я рассчитываю, что мы получим еще один сбор, — сообщил Харрисон. — Самые дальние рамки уже полны, и я сегодня собираюсь их вынуть. Но многого я не жду — по утрам уже очень холодно. Теперь им надо делать запасы на зиму.

Ривенхем кивнул:

— А все же трутней еще очень много.

Харрисон нахмурился.

— Пожалуй, — осторожно ответил он. — Может, и так. А вы что скажете?

Нора прошла к следующему улью, а мужчины продолжили негромкий разговор. Ривенхем что-то сказал приглушенным голосом, Харрисон хрипло хохотнул в ответ. Норе хотелось вернуться к ним, чтобы разделить их веселье, но смущение ей помешало.

Трудно ожидать, что граф Ривенхем будет шутить с ее слугами, однако Нору это не удивило. Мальчик, которого она любила, был способен беседовать с кем угодно. Он смеялся с работниками, цеплял словечки у судомоек. Бедняки, красневшие и заикавшиеся в ее присутствии, с ним держались легко и свободно.

Все дело в том, объяснял ей Эдриан, что он в очень юном возрасте оказался за границей. «Мы, католики, должны учиться у иностранцев, — с грустной улыбкой говорил он. — В десять лет я уже учился в Париже. Как только научишься просить извинения за провинности на чужом языке, родной язык — уже не проблема, о чем бы ни шла речь».

Но разумеется, дело было не только в этом. Нора понимала это и в юности. У Эдриана была удивительная способность оставаться... собой. Независимо от того, с кем он говорил. Иногда он держался настороже, часто старался оставаться в тени. Но никогда в стремлений угодить кому-либо не изменял своей природе. Возможно, люди это чувствовали, а потому доверяли ему.

Нора решилась бросить на него осторожный взгляд. Его высокая фигура отчетливо вырисовывалась в дверном проеме. Слушая пасечника, Эдриан слегка наклонился.