– Мой долг – разить слуг Безымянного. Убиваю я также и тех, кто угрожает дому Беретнет, – проговорила она. – Если ты задумала обвинить меня в колдовстве перед Советом Добродетелей, советую поискать доказательств – и поспеши, пока я не сделала куколок, твою и твоего любовника, и не пронзила им сердца. Ты думаешь, если Триам Сульярд на Востоке, я до него не дотянусь?

Трюд с трудом втягивала воздух сквозь зубы.

– Тронь его хоть пальцем, – прошептала она, – и я увижу, как ты горишь на площади Мариан.

– Огонь не имеет надо мной власти.

Эда выдернула нож. Трюд сползла по стене, едва дыша и зажимая рукой горло.

Эда отвернулась к двери. Она часто и тяжело дышала, в ушах у нее стоял звон.

Она сумела сделать еще шаг и упала.

Гинура оказалась не совсем такой, как представлялось Тани. Четырнадцать лет она на все лады рисовала себе столицу. Вдохновленное рассказами ученых наставников воображение вплетало в грезы замки, чайные домики, прогулочные лодки.

Воображение ее не обмануло. Храмы были больше всех, виденных на мысе Хайсан, улицы блестели, как песок на солнце, по каналам плыли цветочные лепестки. И все же где больше народу – там больше шума и толкотни. Воздух был густым от дыма жаровен. Волы тянули телеги с товаром, между зданиями пробегали или скакали верхом гонцы, бродячие собаки подбирали объедки, а здесь и там орали в толпе пьяные.

И в какой толпе! Тани считала мыс Хайсан многолюдным, но в Гинуре теснились сотни тысяч народу, и она впервые в жизни осознала, как мало знает мир.

Паланкины уносили учеников в глубину города. Листопадные деревья оказались яркими, как в слышанных Тани рассказах, и маслянисто желтели летней листвой, а уличные музыканты восхитили бы Сузу. Тани высмотрела на крышах двух снежных обезьян. Торговцы воспевали шелка, жесть и морской виноград с северного побережья.

Люди отворачивали лица от проплывающих вдоль каналов и по мостам паланкинов, словно недостойны были взглянуть на морскую стражу. Были среди них рыболюди: этим презрительным прозвищем простолюдины мыса Хайсан наградили придворных щеголей, одевавшихся так, словно они только что вышли из моря. По слухам, кое-кто даже соскребал чешую с радужных рыб, чтобы зачесать ее себе в волосы.

При виде Гинурского замка у Тани захватило дух. Крыши цвета выбеленного солнцем коралла, стены – как раковина каракатицы. Он строился по подобию дворца Множества Жемчужин, куда каждый год удалялись для спячки сейкинские драконы: говорили, что он стоит мостом между морем и небесами.

Когда-то драконы были в полной силе и не нуждались в сезоне покоя.

Процессия остановилась перед гинурской военной школой, где предстоял последний отбор морских стражей. Это было старейшее и самое уважаемое учебное заведение своего рода: в нем жили и продолжали совершенствоваться в военном искусстве новобранцы. Здесь Тани предстояло показать себя достойной клана Мидучи. Здесь ей придется проявить искусство, которое она оттачивала с детских лет.

Над головами раскатился гром. Когда Тани выходила из паланкина, занемевшие от долгого сидения ноги подогнулись. Туроза засмеялся, но слуга подхватил девушку:

– Я вас держу, достойная госпожа.

– Спасибо, – сказала Тани.

Видя, что она удержится сама, слуга развернул над ней зонтик.

Первые капли дождя промочили ей сапоги по пути к воротам; Тани вместе с другими упивалась величием их серебряной отделки и выбеленного морем дерева. Под карнизом, словно укрывшись от бури, теснились резные изваяния великих воинов сейкинской истории. Тани высмотрела среди них вечнодостойную государыню Думаи и первого государя. Героев своего детства.

В зале, где они сняли сапоги, новичков ждала женщина. Ее волосы были уложены в гладкую прическу.

– Добро пожаловать в Гинуру, – ровно проговорила она. – Утро отводится вам, чтобы умыться и отдохнуть в своих комнатах. В полдень начнутся водяные испытания. В этот раз на вас будет смотреть достойный морской начальник и те, кто может стать вашими родичами.

Клан Мидучи! Тани внутренне затрепетала.

Женщина провела их в глубину школы, через двор, по крытым галереям. Каждому из морских стражей отвели маленькую комнату. Тани попала наверх вместе с тремя другими первыми учениками. Окно выходило во двор, где бурлил под ливнем бассейн с рыбками.

Ее дорожная одежда воняла. Последний раз в придорожной гостинице останавливались три дня назад.

За загородкой обнаружилась кипарисовая ванна. Воду покрывала пленка благовоний и лепестки. Укрывшись распущенными волосами, Тани погрузилась в воду и вернулась мыслями на мыс Хайсан. К Сузе.

С ней все будет хорошо. Суза, как кошка, всегда приземлялась на лапы. Когда они были помладше и Тани чаще выбиралась в город, подружка воровала для нее поджаренные корневища лотоса и соленые сливы, а если ее замечали, лисичкой юркала прочь. Укрывшись в каком-нибудь уголке и до отвала набив животы, девочки смеялись до упаду. Тани всего раз видела Сузу испуганной – при первой их встрече.

Зима тогда выдалась долгая и суровая. Однажды морозным вечером Тани упросила собравшегося за дровами наставника взять ее на хайсанский рынок. Пока наставник торговался, Тани отошла, чтобы погреть руки над миской горячих углей.

Тогда она и услышала хохот и зовущий на помощь срывающийся голос. В соседнем переулке уличные мальчишки валяли по снегу девочку. Тани с криком обнажила свой деревянный меч. Она и в одиннадцать лет умела с ним обращаться.

Мальчишки мыса Хайсан были закаленными бойцами. Один, целя в глаз, ткнул своим клинком ей в скулу, оставив на ней шрам в форме рыболовного крючка.

Они колотили Сузу – изголодавшуюся сироту – за то, что она съела кусок мяса с алтаря. Распугав мальчишек, Тани обратилась за помощью к своему наставнику. Десятилетней Сузе поздно было начинать обучение на стража, но ее скоро удочерил мягкосердечный хозяин гостиницы. С тех пор они с Тани дружили. В шутку говорили, что они могли бы быть сестрами, ведь Суза тоже не знала своих родителей.

«Морские сестрички, – сказала как-то Суза. – Две жемчужинки из одной раковины».

Тани вылезла из ванны.

Как она изменилась с того снежного дня! Случись это сегодня, она могла бы решить, что ученице морской стражи не пристало связываться с уличными сорванцами. И возможно, сочла бы, что девочка заслужила побои за кражу приношения у божества. С некоторого времени она начала понимать, какой счастливый случай подарил ей надежду попасть в драконьи всадники. Тогда-то ее сердце и стало покрываться жесткой коркой, как днище корабля – ракушками.

И все же в ней оставалось кое-что от маленькой Тани. Та часть ее и спрятала вышедшего из моря человека.

Если она оплошает в первый день, второй попытки не будет. Тани вытерлась полотенцем, вдела руки в лежавшую на кровати простую рубаху и уснула.