– Знаю.

В том, что он действительно знает, раз говорит, Нелька не усомнилась.

Когда через три минуты Даня приподнял крышку, она в самом деле заглянула в чайник с сильнейшим любопытством. Вода в чайнике стала ярко-зеленой, и лежал в ней не шарик, а большой ежик, тоже зеленый.

– Ой! – воскликнула Нелька. – Почему он такой большой?

– А это он взрослый стал, – сказал Даня. – Взрослый чайный еж.

Тон у него был серьезный, но глаза смеялись. И, глядя в эти смеющиеся темные глаза, Нелька засмеялась тоже.

– Думаешь, я маленькая? – сказала она.

– Что ты, как можно! Ты, безусловно, взрослая. Даже взрослее, чем еж.

Ну как с ним было разговаривать? Оставалось только смеяться.

Нелька и смеялась, пока он наливал ей чай в высокую чашку без ручки.

– Пей, – сказал Даня. – Сейчас у тебя руки о чашку согреются.

Зеленый ежиковый чай оказался очень вкусным; Нелька никогда такого не пила. Она даже про халву сначала забыла, но потом вспомнила и съела ее всю, и бумагу облизала.

– Вот я дурак! – сказал Даня, глядя, как она облизывает бумагу.

– Почему? – не поняла Нелька.

– Потому что побольше надо было принести. А я спешил и не догадался, что ты сладкоежка.

– Да как ты мог об этом догадаться! – махнула рукой Нелька.

– Очень просто. Это видно.

– Правда? – удивилась она. – А по чему видно?

– По всему. Как ты смотришь, улыбаешься. Как плачешь… По всему.

Нелька не очень поняла, каким образом по смеху или плачу можно догадаться, что человек сладкоежка. Но в Даниной правоте снова не усомнилась.

Она обвела взглядом кухню. Но ничего интересного не увидела. Все здесь было очень простое, не старинное, а просто не новое – стол, табуретки, посудный шкафчик над столом. Никаких авангардистских конструкций из проволоки или, наоборот, кружевных салфеточек, расписных ложек и деревянных дощечек, по которым можно было бы судить о пристрастиях хозяев, здесь не было. В общем, ничего особенного не было.

Хотя нет – на треугольной полке в углу Нелька заметила какую-то деревяшку. Ей стало интересно, что это такое. Она встала и подошла к полке.

Деревяшка оказалась фигуркой шута. Его рука была протянута так, словно он держит в ней что-то. Но на самом деле ничего у него в руке не было.

– Никогда такого не видела… – сказала Нелька.

Эта маленькая деревянная скульптура так притягивала своей невыразимой живостью, что она глаз не могла от нее отвести.

– Правда? – Даня тоже подошел поближе и остановился у нее за спиной. – А что в ней особенного?

– Все, – сказала она.

– А что – все? Назвать ты это словами можешь? Я, понимаешь, и сам кое-что в этом чувствую, но вот что именно, не могу сказать.

– Никогда не видела, чтобы скульптура над людьми смеялась, – ответила Нелька. – А этот шут смеется. Хохочет над нами прямо. И в руке у него пустота. Дырка от бублика! Ты видишь?

– Вижу.

Нелька наконец оторвала взгляд от фигурки и обернулась. Даня улыбался – по своему обыкновению глазами. При этом он смотрел не на деревянную фигурку, а на нее.

– Это твоя? – кивнула она на фигурку.

– Нет. Один мой друг из камчатской каменной березы сделал.

– Береза из камня? – удивилась она. – Это как?

– Это вид так называется. Очень твердое дерево.

– Твой друг на Камчатке живет, да? – спросила Нелька.

Она только сейчас вспомнила, что Даня вулканолог, и это вдруг показалось ей таким удивительным… Все в нем было так просто, что невозможно было связать его ни с чем редкостным, необычным.

– Он умер год назад.

Нелька промолчала, не зная, что сказать. Ей никогда не приходилось видеть смерть так близко. Да, именно это она почувствовала сейчас – что смерть близко. Ей показалось, что это чувство возникло от соединения Даниного взгляда со смеющейся деревянной фигуркой. Все это было из одной области, все было как-то одинаково серьезно – и его взгляд, и смех, идущий изнутри каменного дерева.

Но это была странная мысль, она мелькнула и исчезла, необъясненная.

– Володя разных фигур много сделал, – сказал Даня. – Только все остальные большие очень, я их даже в квартиру внести не смог.

– А где же они?

От Даниного голоса ощущение близкой смерти исчезло так легко, что Нелька удивилась даже: неужели оно вообще было?

– В деревне. Там-то проще: дверь из косяка вынул, все, что хочешь, внес, потом дверь обратно поставил.

– Жалко… – протянула Нелька.

– Что жалко?

– Что я их не увижу.

– Почему не увидишь? – пожал плечами Даня. – Деревня в ста километрах всего. Если хочешь, поедем и посмотрим.

– Хочу! – обрадовалась Нелька. – А…

Она хотела спросить, когда можно будет поехать в эту деревню – может, прямо завтра? Но тут вспомнила, что не знает даже, что будет делать через час, и замолчала.

Заметил ли Даня ее замешательство, она не поняла.

– Прямо завтра можем поехать, – сказал он.

– Завтра, наверное, не получится… – пробормотала Нелька.

– Почему?

– Ну… Мне в институт надо! – вспомнила она.

– Ты учишься? – удивился он.

– А что, не похоже? – с вызовом спросила она.

– Не очень. Или похоже, что ты двоечница.

На вызов в ее голосе он не обратил ни малейшего внимания.

– Почему двоечница? – удивилась Нелька. – Я что, такой дурой выгляжу?

Она, конечно, сначала собиралась на него обидеться, но потом ей стало интересно, что он имеет в виду, и про обиду она забыла.

– Дурой ты не выглядишь, – спокойно объяснил Даня. – Но представить тебя сосредоточенной трудновато.

– И ничего не трудновато! – фыркнула Нелька. – У нас, между прочим, в натурном классе по четыре часа над одним рисунком приходится сидеть! И все сидят, и я сижу. А вступительный экзамен в Суриковский вообще шесть часов длился! И я его сдала!

– Не обижайся, Нель, – попросил он. – Вот же я дурак! Но я совсем не хотел тебя обидеть, честное слово. Наоборот, думал, девушке должно быть приятно…

– Что – приятно? – сердито спросила Нелька.

– Ну, что она выглядит такой… Как мимолетное виденье.

Услышать это в самом деле было приятно. Даже от постороннего человека.

– Но ты же совсем не так про меня сказал, – все-таки попеняла ему Нелька.

– Разве? Ну, значит, так подумал. – Даня улыбнулся. – Подумал и решил, что этого достаточно. Забыл, что ты же мысли читать не умеешь.