— Неважно… Но хорошо, что я услышал все это от тебя самой. Прости. Я тебя люблю.

В первый раз он произнес эти слова — не только в эту ночь, но как будто и за всю жизнь. Он потянулся к ее губам, чтобы закрепить признание новыми доказательствами, но она отпрянула.

Она тоже хотела кое-что знать, И видела, что теперь имеет право на любые вопросы.

— А у тебя сколько было?

Дэн замолчал. Ему явно не хотелось ничего рассказывать, но откровенность Аманды требовала равноценного ответа.

— Ну, было… — нехотя ответил он. — Какая разница? Я же мужчина.

— Сколько их было? — Наивная настойчивость Аманды подстегивалась мыслью, что если не сейчас, то больше никогда она ничего не узнает. И хотя узнать это было страшно и больно, но тем сильнее ей этого хотелось.

— Не помню. — Ответ был похож на увиливание.

— Ладно, можешь не говорить. По крайней мере про Санди ты сам сказал.

— Ну да.

— Что у вас с ней было? Как было?

— Да какая тебе разница?

— Я хочу знать, кто тебя всему этому научил.

— Ну научила, и что? Я же на ней все равно не женился.

— А просилась?

— Просилась. Да. Но я ее не любил. Мне ее жалко было. Она была толстая и кривоногая. Ее еще лет в десять обработал родной братец… У нее крыша поехала, она в школе у всех… В общем, неважно. Потом в интернате жила, потом шлялась по Америке… Искала все любовь какую-то. Вот и попался я ей. Перебрал перед этим, конечно. Но она все ревела, все что-то рассказывала про себя… Половину не понял. Что-то говорила, что я — единственный человек в мире, который ей попался…

— Ну, они все так говорят, — не удержалась Аманда от ревнивого замечания. Но тут же переключилась: — А почему ты все-таки не женился?

— Я не благодетель. Что мне с ней было делать? А она вцепилась в меня, как осьминог, вот и на объект приезжала… Ну, я ей в конце концов сказал: так и так, прости, но я занят. Жестоко, конечно, было, да.

— Наверно, до сих пор жалеешь?

— Как человека — да. Как женщину — нет. И вообще, хватит на эту тему.

Он снова потянулся к ней и снова взялся за дело — но этот раунд был совсем не таким, как прежние. Эта любовь была жестоковатой, с привкусом горечи от всего прошлого, которое было у обоих. Но чем глубже проникало тело в тело, тем глубже прорастала душа в душу, и опять диалог стал единым монологом и опять закончился совместным стоном счастья.

И в этот момент земля зашаталась под ними. Очень сильно и вполне буквально…

Дэн сообразил быстрее, чем Аманда. Резко оторвал ее от себя и толкнул с постели.

— Землетрясение! Хватай одежду, прыгай в окно!

Аманда упала, вскочила на ноги, заметалась по комнате. Не вполне понимая смысл выкрика, еще в полузабытьи, не вышедшая из последнего любовного приступа, она растерянно тянула на себя простыню и пыталась взобраться на подоконник. Трещал и осыпался потолок, со звоном слетело и разбилось зеркало — осколки впились в обнаженную спину Аманды, но она в оглушении ужаса даже не почувствовала этого. Она боялась оглянуться на то, что творилось в комнате, и лишь цеплялась за подоконник, пытаясь влезть, и повторяла:

— Ой, мамочка! Ой, мамочка!

А простыня, которую она придерживала одной рукой, скользила по скату подоконника и не давала ей взобраться.

В этот момент прошел новый мощный толчок.

Прежде чем Аманда пришла в себя, Дэн успел влезть в брюки, выпрыгнуть в окно и, уже стоя снаружи, крепко ухватив ее за руки, сильнейшим рывком вытянул из трещавшего дома, едва не вывихнув ей оба плеча. Аманда перевалилась через подоконник, как мешок с мукой, со стоном и плачем. Дэн и тут не дал ей опомниться, завернул в простыню с головой, схватил на руки и побежал прочь от дома по продолжающей содрогаться земле.

Не успели они оказаться в ста метрах от дома, а Дэн — поставить ношу на ноги, как раздался неправдоподобный грохот. На глазах рассыпалась труба, с крыши покатились кровельные листы.

— Вот, дьявол! Крышу не закрепили! — громко и бессмысленно закричал Дэн, грозя кулаком — не то стихии, не то неведомым нерадивым строителям.

Аманда стояла, уткнувшись ему в плечо, судорожно удерживая у шеи край простыни, ничего не видя и не слыша, только всем телом ощущая, как страшно колеблется и дергается земля под босыми ногами.

Идти, бежать было некуда. Место, где стоял домик, находилось вдали от поселка, а там, скорее всего, было еще страшнее — вероятно, шла паника.

Тут хотя бы никто не голосил и не метался. Только из дома продолжал доноситься шум и грохот — видимо, добивалось то, что не успело разбиться при первом толчке.

Потом земля затихла. Надолго ли?

В конце концов Дэн крепко взял Аманду за руку и повел на берег.

— Я боюсь! Спаси меня! Я боюсь! — закричала она, зарыдав.

— Бояться нечего, — ответил Дэн спокойным, уставшим голосом. — Прошел главный толчок — самый сильный. Потом идут афтершоки, это уже не страшно.

— Что это?

— Афтершоки — последующие толчки, — разъяснял Дэн терпеливо, как ребенку, держа ее за руку и медленно, осторожно ступая босыми ступнями по тропе, усыпанной шишками и сучьями. — Они всегда слабее Главного.

Аманда всхлипывала и невольно успокаивалась — не столько от его слов, сколько от спокойной, уверенной интонации.

На берегу было холодно, по Озеру шла огромная страшная волна.

— Ой, опять! — взвизгнула Аманда и ухватилась за Дэна. Оба упали на землю и, прижавшись друг к другу, пережидали новый толчок.

Аманда не могла бы потом сказать, где было страшнее — дома, где трещали стены, рушился потолок и бились зеркала, или тут, где шел подземный гул, а с Озера — могучая волна, и все это в полной тишине, без ветра — лишь скрипели, трещали и ломались сучья на деревьях.

Дэн крепко обнял Аманду — и вдруг резко отдернул руку.

— Кровь! — вскрикнул он невольно. Осекся и краем простыни осторожно принялся вытирать спину.

— Что там? — дрожащим голосом спросила Аманда.

— Слава богу, неглубоко. Типа длинной царапины.

— Это чем меня?

— Не знаю. Там было чем. Тебе повезло.

— Это ты меня вовремя вытащил.

— Да уж, вовремя, — вздохнул Дэн и взглянул вдаль, где угадывались силуэт домика и разгромленная крыша с остовом каминной трубы.

Пока Дэн и Аманда были заняты раной, все опять затихло. Он припечатал край простыни к спине Аманды и прижался к ней, чтобы хоть немного ее согреть. Она дрожала все сильнее и сильнее.

— Я больше не могу тут. Я боюсь. Пойдем куда-нибудь, где люди!