Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто-то кашлянул. Эсме сделала попытку высвободиться, однако Кай обхватил ее крепче и прижал к себе. Оглянувшись через плечо, она увидела Квана, который стоял, скрестив руки на груди, и широко ухмылялся.
– Старшее поколение начинает расходиться, – заметил он. – Наверное, вам лучше… гм… перенести встречу в более укромное место. Того и гляди, доведете кого-нибудь до инфаркта.
Кай перевел взгляд с брата на Эсме и немного ослабил хватку.
– Едешь со мной или хочешь остаться?
– С тобой, – прошептала она.
Его лицо вновь озарила чудесная улыбка.
– Тогда пойдем.
Эсме смущенно поправила волосы, не зная, как теперь вести себя с Кваном. Тот вовсе не казался сердитым или обиженным. Наоборот, у него был подозрительно довольный вид. Может, он специально это подстроил?
Кван пожал брату руку, одновременно обнимая и похлопывая по спине.
– Звони, если что. Спокойной ночи.
Он подмигнул Эсме и в два шага взлетел по лестнице наверх. Эсме неловко помахала ему вслед. Разжав руку, Кай увидел маленький блестящий пакетик. Щеки Эсме вспыхнули, но улыбка не покинула ее лица. Кван – лучший брат на свете.
– Как думаешь, у меня будет сегодня шанс этим воспользоваться? – спросил Кай, внимательно вглядываясь ей в глаза.
Эсме закусила губу, борясь с охватившим ее волнением, подняла упавшую на пол книгу и сказала, обернувшись через плечо:
– Надеюсь.
Глава 16
Кай ехал домой, не помня себя. У него так стучало сердце, что они только чудом не попали в аварию. Презерватив в кармане жег бедро, точно осколок раскаленного железа. Секс с Эсме. Секс с Эсме. Даже в таком лихорадочном состоянии он отдавал себе отчет, что не должен этого делать. Надо держаться от нее подальше. «Девочка любит мальчика, мальчик любит девочку».
Что, если она в меня влюбится? Я не могу…
«Нет, – убеждал он себя. – Она ясно дала понять, что не питает никаких надежд. Что до собственных опасений приобрести зависимость, с этим я справлюсь. Слишком далеко я зашел и слишком сильно этого хочу. Все люди занимаются сексом. В том числе и Кван, иначе зачем бы носил с собой презервативы».
Кай остановил машину, и они пошли к входу. Он не впервые возвращался домой вместе с Эсме, но сейчас все было по-другому. Воздух казался упоительно сладким, хотя душистый жасмин рос во дворе с незапамятных времен. Сверчки стрекотали громче обычного, а огромные звезды, сиявшие в кронах деревьев, никогда не были такими яркими.
Эсме смотрела на него из-под ресниц, прижимая к груди книгу. Она облизала губы, и Кая вновь охватило безумное желание их поцеловать. Пытаясь овладеть собой, успокоить выпрыгивающее из груди сердце, он вдруг вспомнил, что может ее целовать, когда захочет. Она сама разрешила.
Прижав девушку к двери, Кай овладел ее губами и застонал от страсти, когда она сдалась и ответила на поцелуй. Он всегда боялся, что Эсме его оттолкнет; ее согласие пьянило сильней вина. Что еще она ему позволит? Насладившись вкусом губ, Кай переместился на шею, и там остался след от поцелуя. Охваченный первобытной радостью пещерного человека, он нежно прикоснулся губами к розовому пятнышку. Эсме наклонила голову, давая молчаливое разрешение продолжать; он поддался непонятному инстинкту и прикусил нежную кожу. Эсме замерла.
Я сделал ей приятно. Она нежна и податлива. Со мной, только со мной. Моя.
Затаив дыхание, Кай осуществил то, о чем мечтал все эти недели: обхватил руками чудесные маленькие полушария груди. Эсме и не подумала отстраниться. Кай почувствовал под пальцами отвердевшие соски, осторожно погладил их и с трепетом выдохнул, когда глаза девушки затуманились и она закусила губу.
Что еще ей нравится? Что нужно, чтобы ей стало так же хорошо, как мне сейчас? Я должен сделать ей приятно, чего бы это ни стоило.
Кай вновь нашел губы девушки, и у него голова пошла кругом. Обуреваемый чувствами, он совсем перестал соображать. Вкус свежей клубники, шелк кожи, соблазнительные изгибы и невыносимая нежность прижимающегося к нему податливого тела сводили с ума.
Воспользовавшись короткой передышкой между поцелуями, Эсме едва слышно прошептала:
– В постель, Кай. Скорее.
Постель. Секс. Эсме. Кай окаменел. Оторвавшись от губ девушки, он прижался лбом к ее лбу, пытаясь охладиться и вернуть способность рассуждать.
Спокойно. Все считают меня умным. Надо придумать способ добраться до кровати. Самая обычная задача. В ней нет ничего невозможного.
Он отпер дверь, похвалив себя за то, что не забыл вернуть ключи в карман, и поднял Эсме на руки.
– Я могу сама, нога уже не болит, – засмеялась девушка.
– Мне нравится носить тебя на руках.
Их глаза встретились. Даже не видя ее губ, Кай знал, что она улыбается. По дороге в комнату Эсме молчала. В спальне Кай опустил ее на кровать. Она положила книгу на ночной столик, сбросила туфли, беззвучно упавшие на пушистый ковер, и освободилась от бижутерии. Затем, поджав под себя ноги, посмотрела ему в глаза.
Она ждет. Меня.
Кай снял туфли – он никогда не делал этого в спальне, потому что всегда разувался у входа. Стараясь не думать о том, что разнес грязь с улицы по всему дому, он тряхнул головой, снял пиджак и сел на кровать, непроизвольно оставив между собой и девушкой расстояние вытянутой руки.
Скользнув взглядом по пустому пространству между ними, Эсме посмотрела Каю прямо в глаза и стянула через голову платье.
В этот момент она одержала полную и безоговорочную победу, навсегда воплотив собой его идеал женщины. Она – совершенство. Красиво очерченная грудь, темные соски, потрясающий изгиб бедер. Никто и никогда не сравнится с ней.
На Эсме были те же самые белые трусики, что и в день первой свадьбы. Кай запомнил бантик на поясе. Или у нее несколько одинаковых пар. Интересно, женщины тоже покупают белье упаковками по шесть штук? Шесть пар белых трусиков с шестью крошечными бантиками. Этот бантик его завораживал. Кай хотел потрогать его. Прикоснуться к ее коже. Потрогать ее всю. И обязательно – грудь.
– Теперь ты, – сказала Эсме.
Хрипота в ее голосе была острей ножа, и каждый волосок на теле Кая встал дыбом. У него пересохло в горле. Пытаясь усмирить внутреннюю дрожь, он уверенными движениями развязал галстук и расстегнул пуговицы рубашки. Эсме не отрывала от него взгляда. Для Кая собственное тело было просто телом, оболочкой, в которой он жил. А теперь он словно смотрел на себя ее