Михась и Желток минуту-другую обдумывали слова друга и командира. Затем Михась глубоко вздохнул, но не с печалью, а с облегчением, и произнес повеселевшим голосом:

— Спасибо, Разик! Все ты верно рассудил. Прости, коль я что не так сказал или подумал да в твоем приказе усомнился!

— Не стоит извиняться, брат! Уж между нами-то никогда никаких недомолвок не было и быть не должно. С кем же мне, как не с вами, по душам о самом важном и сокровенном беседовать? — Разик улыбнулся, суровое выражение исчезло с его лица.

— Спасибо, Разик! — так же тепло и искренне вслед за Михасем поблагодарил его Желток.

Они уже пересекли поле, приблизились к перелеску на холме. Разик поднял полусогнутую руку, подавая знак следовавшим за ним бойцам сменить аллюр, сам перевел коня на рысь.

— Там, в леске, начинается проселочная дорога. — Полусотник указал нагайкой на едва заметный просвет среди деревьев. — Мы будем двигаться прямо по ней двенадцать верст. Давай, брат головной, обеспечивай боевое охранение! Перед своротом с дороги я тебя нагоню, вновь поведу отряд.

Михась поднес руку к берету, пришпорил коня, поскакал вперед, на ходу снимая со спины мушкет. Разик, придержав своего скакуна, переместился, как и положено, в середину колонны. Лешие широкой рысью понеслись по узкой, едва накатанной дороге, петлявшей среди кустов и деревьев, взбегавшей на невысокие холмики, огибавшей заболоченные низины.

Михась, оторвавшийся от отряда на полсотни сажен, был привычно внимателен и собран. Он держал мушкет поперек седла и двумя пальцами придерживал поводья, готовый в любой момент бросить их и открыть стрельбу, ведя коня в шенкелях, то есть управляя им одними ногами. Дружинник, зная тактику противника и его нелюбовь к ведению боевых действий в лесных массивах, чуть расслаблялся, когда дорога ныряла в бор или густой березняк, но, выезжая на открытое пространство, придерживал коня и особо внимательно оглядывал местность. Конечно, их отряд двигался по совершенно глухому и мало кому известному проселку, но ведь у ордынцев наверняка имеются хорошие проводники, волей или неволей взятые из местного населения. Вывел же их кто-то с Муравского на Свиной шлях! На месте противника Михась, совершив такой маневр, то есть отрезав полевое войско от Москвы, постарался бы всеми силами предотвратить возможность любого сообщения между этим самым войском и московским гарнизоном. Иначе, при согласованных действиях, нападавшие сами могли бы оказаться в очень трудном положении, зажатые с двух сторон. Стало быть, вражеские разъезды просто обязаны перекрыть все пути-дороги к Москве, в том числе и ту, по которой он сейчас скачет.

А вот и очередной перелесок заканчивается, в просвете между поредевшими деревьями виднеется довольно широкий луг. Михась чуть натянул поводья, перевел коня на шаг и почти сразу увидел тех, кого и следовало ожидать. Ордынский заслон, приблизительно сотня всадников, стоял на середине луга, поперек проселка. Две шеренги были развернуты в противоположные стороны: одна — лицом на север, другая — на юг. Стояли они, естественно, в полной готовности, держа в руках луки со стрелами, наложенными на тетиву. Обойти заслон не было никакой возможности, так как открытое пространство простиралось вправо и влево, на сколько хватало глаз. Да и наверняка во все стороны от заслона высланы разъезды. Действительно, вскоре Михась увидел, что из поймы неширокой речушки, огибавшей луг, показалась тройка всадников, присоединилась к заслону, и ее тут же сменила очередная тройка, отправившаяся в разъезд. Очевидно, эти заслоны и разъезды тянутся сплошной линией на запад и на восток на много верст.

Сзади послышался стук копыт приближавшегося десятка. Михась засвистел-защебетал пронзительно голосом лесной пичуги. Стук затих, кони перешли на шаг.

— Что там? — шепотом спросил головного подъехавший Разик.

— Заслон, сотня всадников. Разъезды. Не обойти, надо прорываться, — так же шепотом ответил Михась.

Разик кивнул, чуть проехал вперед, оставаясь под прикрытием деревьев, сам осмотрел местность, вернулся к ожидавшим его бойцам, скомандовал, не повышая голоса:

— Из леса вылетаем вскачь, в колонну по два. Сразу же разворачиваемся в одну шеренгу, я — в центре, Михась и Желток — на флангах. Сближаемся на дистанцию ружейного выстрела, Михась стреляет первым, по его выстрелу даем залп. Тут же перестраиваемся в колонну по три, сабли наголо, прорубаемся через их центр, прямо по дороге. Наверняка они, сомкнув фланги, пойдут вдогон. Мы даем назад по одному пистольному выстрелу, каждый самостоятельно, по мере прицеливания, чтобы они опасались приближаться и пускали стрелы с предельной, не убойной дистанции. Скачем по дороге до леса. — Разик указал рукой на лес, темневший в версте от них, на противоположной стороне луга. — За деревьями — остановка, готовимся, даем по преследователям второй пистольный залп, тоже по выстрелу Михася. Уверен, что после этого они прекратят преследование. Если все же рискнут, рассредоточиваемся среди деревьев, перезаряжаем мушкеты и пистоли, ведем самостоятельно беглый огонь вплоть до полного уничтожения противника. Задача ясна? К бою!

Занимая свое место в колонне, Михась испытывал привычное волнение перед предстоящим боем. Хотя он участвовал не в одном десятке сражений и схваток, все равно при виде линии вражеских всадников, с которыми ему через минуту предстояло схлестнуться в смертельном поединке, его сердце начинало учащенно биться, ныряя в серую холодную глубину, и дыхание чуть-чуть сбивалось. Но Михась уже знал по опыту, что, когда последует команда «вперед!», все эти эмоции враз покинут его, и он начнет действовать стремительно и четко, не думая ни о чем, кроме непосредственно боя. Ему иногда даже казалось, что во время схватки он видит и себя, и противника со стороны, и именно эта холодная отстраненность помогала ему мгновенно и расчетливо применять боевые навыки, усвоенные за годы упорных тренировок, и выходить победителем из самых тяжелых и неравных поединков.

— Дружина… Приготовить мушкеты… Вперед!!!

Все, ни сомнений, ни дрожи. Впереди противник, которого надо уничтожить за счет стремительных и слаженных действий. Кони, чувствуя мысли всадников, храпя, рвутся вперед изо всех сил, без дополнительных понуканий. Михась и Желток, замыкая колонну, последними выскакивают из леса на луг и тут же расходятся в стороны, на фланги. Вслед за ними веером разворачивается в боевой порядок весь десяток леших. Бойцы скачут молча, и это молчание сейчас сильнее всяких криков и шума действует на противника, приводит его в замешательство. Но лешим противостоят отнюдь не робкие новички, а опытные, бывалые воины. Они быстро преодолевают тот секундный ступор, который испытывает любой, даже самый бесстрашный и мужественный боец при виде внезапно появившегося перед ним атакующего противника. Звучит гортанная команда, и сотня ордынцев, нацеливая луки, бросается вскачь на десяток леших, охватывая их полукольцом.

«Ну, это вы напрасно, мы ж бежать-то от вас не собираемся! Усилили бы лучше центр, через который мы пойдем на прорыв», — зло усмехнулся про себя Михась, поднимая мушкет. У леших было преимущество в дистанции прицельной стрельбы, которую они должны были реализовать с максимальной эффективностью, прежде чем ордынцы засыплют их стрелами. Если выражать это преимущество во времени, то, учитывая двойную скорость конского галопа, с которой сближались отряды, у дружинников было в запасе две-три секунды, и залп следовало дать именно за эти три секунды до того, как противник сможет начать стрелять в ответ. У Михася, как у прекрасного стрелка, было очень хорошее чувство дистанции и скорости перемещения цели, и, разумеется, именно ему Разик поручил сделать первый выстрел, вслед за которым прозвучит весь залп. То есть Михась должен был стрелять с еще запредельной для обычного выстрела дистанции. Михась сквозь прорезь прицела смотрел на несущуюся ему навстречу линию всадников. Почти все были в обычной одежде ордынских воинов: волчьих шапках и овчинных безрукавках мехом наружу. И лишь один, наверняка сотник, выделялся блеском железных доспехов. Именно в него и целился Михась.