— Расскажи о вашем гербе, Робби, — возбужденно блестя глазами, потребовал Уильям.

Похоже, необычность сегодняшней ночи подействовала и на него, поскольку, обращаясь к учителю, мальчик позволил себе еще большую фамильярность, чем в школе. Кэтрин это не понравилось, и она хотела пожурить сына, но Робби опередил ее:

— Давайте сегодня обойдемся без титулов и званий, хорошо?

Прислонившись к стене, он наконец взглянул на собеседников. Интересно, мелькнуло у него в голове, как этой женщине удается сохранять обаяние даже в мешковатом наряде? Наверное, причина в том, как она обращается с ребенком. Робби залюбовался Кэтрин, которая, ласково обняв Уильяма за плечи, что-то негромко ему втолковывала, указывая на волынщиков. Она сумела понравиться всем: и Молли, которой непросто угодить, и даже Мэри. Высший комплимент домоправительницы сводился к тому, что молодая вдова никогда «не ноет», ибо, по ее мнению, женщина, которая вечно жалуется, — это сущее наказание. Робби сам был свидетелем того, как однажды Мэри обожгла руку до мяса и все равно на следующий день явилась на кухню, чтобы готовить лепешки, хотя на руку было страшно взглянуть, не то что ею двигать.

— Мы называем его оком Ненвернесса, — сказал Робби, имея в виду рубин, венчающий брошь. — История камня, как и многих других вещей в нашем доме, связана с легендой. Говорят, его подарили первому Макдональду боги, хотя я подозреваю, что наш доблестный предок больше водился с контрабандистами, чем с небожителями.

— А кто такие кот… кор… контрабандисты? — с трудом выговорил непривычное слово Уильям.

— Плохие люди, которые отнимают у других вещи и деньги, — объяснила Кэтрин, с шутливым упреком глядя на Робби.

— Осторожнее, братец. Не забывай, ты говоришь о наших предках, — раздался насмешливый голос, и, подойдя к троице, Хью сказал мальчику: — Когда между двумя странами начинается война, каждая вводит у себя громадные налоги на товары противника, и тогда единственным способом вести торговлю становится контрабанда. Занятие не слишком пристойное, однако в прошлом обитатели Ненвернесса не раз прибегали к контрабанде, чтобы выжить.

— Значит, вы плохой человек? — разочарованно уточнил мальчик.

— Сам узнаешь, Уильям, — задумчиво произнес лэрд, — что ярлыки — странная вещь. Некоторые люди не обращают на них внимания, а другие обожествляют. Когда подрастешь, поймешь, что в жизни есть не только белое и черное, плохое и хорошее. Существуют еще «может быть», «иногда», «вероятно». Порой вообще бывает трудно определить, правильно ли ты поступаешь…

Вряд ли мальчик понял, о чем толкует лэрд, зато мать и Робби обменялись многозначительными взглядами.

— Кажется, я скорее все запутал, чем объяснил, — пробормотал Хью, не сводя глаз с Кэтрин.

Эта женщина сводила его с ума. Когда он слышал ее звенящий смех или видел, как, нежно улыбаясь, Кэтрин разговаривает с сыном, он терял голову. Когда она с рассеянным видом проводила рукой по бледной щеке Уильяма и при этом глаза ее светились материнской гордостью, Хью чувствовал укол бессмысленной ревности. Когда она разговаривала с Молли, ему хотелось схватить ее в объятия и унести куда-нибудь в укромное место, чтобы она беседовала только с ним. Иногда он даже просыпался по ночам, тоскуя по ее мелодичному смеху.

Пусть бы она улыбалась только ему, а не расточала свои улыбки всем подряд. Ему хотелось узнать, какой она была в детстве, кто был с ней добр, а кто причинил зло. Непреодолимое любопытство, всепоглощающее, ничем не оправданное, влекло Хью Макдональда к молодой вдове Кэтрин Сиддонс.

Он никогда не замечал, чтобы она судачила с другими женщинами, идя за водой к общему колодцу, расположенному во внутреннем дворе замка. Она не позволяла себе ходить с распущенными волосами, чтобы ледяной ветер бросал ей в лицо длинные пряди, а глаза слезились от холода. Но она и не лежала в его постели, укрытая мехами, такими же шелковистыми, как ее локоны, согретая огнем камина, занимавшего всю стену.

Лишь при одном условии Макдональд мог быть счастлив в браке — если бы его женой стала единственная женщина, о которой он постоянно мечтал, которую никак не мог изгнать из своих мыслей.

Тогда Ненвернесс получил бы ту хозяйку, которой заслуживал, а сам Хью обрел бы наконец покой и счастье.

Но, увы, желания — одно, а действительность — совсем другое!..

Интересно, мелькнуло у Робби, заметят ли эти двое, если у них над ухом выстрелит пушка? Кажется, ни его брат, ни вдова Сиддонс не отдают себе отчета в том, что находятся всего в нескольких футах от людного зала. И судя по отрешенным взглядам, их это мало волнует.

Скромность заставила молодого человека опустить глаза, и, наклонившись, он прошептал что-то Уильяму на ухо.

— Мамочка, Робби сказал, с галереи менестрелей видно гораздо лучше. Можно пойти с ним туда? Ну пожалуйста!

Только услышав голос сына, Кэтрин наконец очнулась, машинально поправила сыну воротник и посмотрела на Робби, не сознавая, что выдает себя с головой. Младший Макдональд заметил ее нерешительность, а также еще кое-что, отчего вдруг почувствовал зависть и поспешно отвернулся.

Взор Кэтрин светился любовью и желанием, но больше всего Робби поразило необычное выражение единения, словно его брат и эта молодая женщина не могли существовать друг без друга. Глаза Кэтрин были связующим звеном между ней, Хью и остальным миром, а глаза старшего Макдональда горели страстной любовью. «Это судьба», — подумал Робби и поспешил увести ребенка подальше.

— Ушел ваш телохранитель, — негромко заметил Хью, глядя на нее сверху вниз, поскольку она продолжала сидеть.

Снизу он казался ей настоящим сказочным принцем, а Ненвернесс служил прекрасной декорацией для такой сказки. Лишь она в своем затрапезном наряде совсем не подходила на роль принцессы.

Опустив голову, Кэтрин смущенно уставилась на руки. Догадывается ли Хью, как она всегда робеет в его присутствии, дрожит, словно былинка на ветру?

Ее склоненная голова олицетворяла молчаливую покорность, но глаза, когда она подняла их на Хью, опровергали это впечатление. Они согревали, манили его, как теплое одеяло в студеную ночь, горячий напиток после зимней прогулки, песня в гнетущей тишине. Эта женщина пахла не лилиями и розами, от нее исходил приятный аромат ячменя и корицы. Запах самой природы, успокаивающий, домашний… Ни разу в жизни Макдональд не вдыхал столь чувственного аромата и не смотрел на женщину, которая вызывала бы в нем такое неистовое желание.

Сегодня в его замке множество дам гораздо более красивых, с царственным взглядом, роскошно одетых, но ни одна не могла сравниться с Кэтрин, простенький наряд которой совсем потускнел на фоне сгустившейся темноты. Казалось, она должна слиться с ночью, отступить в тень, однако ее присутствие придавало ночи особую прелесть. Одежда служила временным покровом для нежной персиковой кожи Кэтрин, ее пышущего здоровьем тела. Коралловые губы манили Хью, он жаждал прикоснуться к ее щекам, вытащить из волос шпильки, чтобы каштановые локоны упали ей на плечи.