Тогда он спросил, видела ли я один французский фильм, название которого он забыл. Стал мне его напоминать и пересказал целиком. Я этого фильма не видела, даже не слышала о таком. Речь там идет о следующем: один феодал из Бургундии, могущественный и почитаемый крепостными, воспитывает своих многочисленных сыновей вместе со специально отобранными, самыми сильными и умными крестьянскими мальчиками. Феодал намеревается вырастить из них настоящих солдат и стратегов, и днем их обучают лучшие наставники Франции. Но феодал оказывается двуликим, если днем он добр с детьми, то ночью разрушает творение своих рук. На каждого из подопечных (даже на родных сыновей) он воздействует во сне определенным образом. Одному ставит пиявки на руки и шею, и те сосут кровь, вызывая физическую слабость; другому вливает в рот крепкие вина, постепенно приучая его организм к спиртному, которое в итоге разрушает мозг; третьему нашептывает ужасные истории про его товарищей и внушает, что он лучший ученик, но все сговорились и отрицают это; четвертому, уже совсем подростку, показывает полуобнаженную рабыню, но та исчезает через потайной ход, лишь только юноша бросается за нею, и так феодал поступает с каждым, пользуясь тем, что у спящих подсознание бесконтрольно, а значит, их легко направить по гибельному пути.

Идет время, у многих молодых воинов все же есть хорошие задатки, и они, как могли, их развивали. Скоро грянет первая битва. Феодал сулит своим людям несметные богатства, если они вернутся с победой; обещает им счастливую жизнь, в том числе и наивысшую в средневековье ценность: душевный покой.

Для испытания юношей всемогущий феодал вербует наемное войско, сеющее разрушение и смерть, и на заре после черной ночи велит трубить сигнал к бою. Много дней длится битва, армии сходятся в густой чаще. Женщины Бургундии ждут своих мужчин с тревогой и надеждой.

А те возвращаются наголову разбитые. Одни не выдержали физически; другие выпили перед боем слишком много вина, чтобы успокоить нервы; третьи, отравленные завистью к старшим по званию товарищам, выхватили острые сабли и напали на них сзади, не дождавшись встречи с истинным врагом.

Феодал встречает побежденных и бранит их нещадно за то, что они не устояли перед искушениями мира и предались чревоугодию, сладострастию, зависти, страху и так далее. Близится час расплаты, каждому воину уготовано наказание сообразно его проступку. И кончается фильм тем, что феодал покидает камеру пыток, уже ночь, и ему пора заняться новым поколением мальчиков, которые спят в другом крыле замка.

Вот такой сюжет. Тото спросил, что я думаю о главном герое. Я ответила, что он чудовище. А он сказал, что не такое уж чудовище по сравнению с Богом. Я чуть не придушила его, но сдержалась и спросила почему.

Он ответил, что феодал воспользовался невинностью малолетних и одурманил их земными ядами, а затем, когда те выросли и обрели право на свободу выбора, подверг испытаниям, превосходящим их силы. Пусть кто-то и выстоял, но большинство не совладало с искушениями, и жизнь их окончилась возмездием, то есть страданиями. А ничего бы этого не было, если бы воинов оградили от тлетворного влияния. Если бы феодал изгнал зло из своего замка, ничего бы не случилось.

И тут я сгоряча сказала глупость: даже если феодал и не вершил бы свое черное дело, зло все равно могло бы проникнуть в замок через щели в каменных стенах. Тогда Тото ответил, что поэтому Бог хуже феодала, Бог ведь всемогущ и волен делать, что захочет, а значит, мог бы искоренить зло на земле, но вместо этого предпочитает забавляться, видя, как сотворенные им слабые существа гибнут, сокрушаемые превосходящей вражеской силой.

В ответ я привела католический аргумент, а именно что человек наделен свободой воли, и если он согрешил, то это его вина. Тото сказал тогда, что человека толкает к греху его собственная глупость и порочность, но никто сам себе не желает гибели, и если б люди не рождались глупыми и уязвимыми для порока, ад стал бы не нужен, ибо каждый сумел бы от него уберечься.

В итоге Тото выдвинул тезис, что Бог допустил существование зла и сотворил несовершенных людей, а значит, и сам не может быть совершенным, более того, возможно, Бог – это садистская сила, радостно созерцающая страдание. Поэтому Тото предпочитает не думать о существовании какого-то Бога, ведь несовершенный Бог представлял бы собой общественную опасность номер один.

Таковы были его аргументы. Мне нечем было опровергнуть его тезис, и я оборвала разговор, сказав, что мы продолжим дискуссию в другой раз, когда я буду готова. Уверена, что придумаю какой-нибудь веский довод.

Я встала с вертящегося табурета и открыла дверь на улицу. Тото спросил, не выгоняю ли я его, хотя у меня даже в мыслях этого не было, и прежде чем я раскрыла рот, ушел, не сказав больше ни слова.

Ничего, еще вернется. Жаль, что он не остался, – не знаю уж почему, наверное от злости, но я села играть бетховенскую «Аврору», и получилось как никогда.

Свежеет, но воздух в кордовских горах здоровый, довольно шерстяной кофточки, чтобы не простудиться. В этот несравненный предвечерний час горы синеют прямо на глазах, а за грядой угадываешь солнце, которое опускается к горизонту, – единственное, что мне нравится в Вальехосе, это закат. Горизонт в пампе как бы прочерчен одним ровным штрихом. Но вернемся к Кордове, скоро синеватые горы станут темно-фиолетовыми, а когда совсем стемнеет, мы вернемся в гостиницу и с аппетитом сядем ужинать в столовой, не очень близко от камина. Днем мы катались в двуколке, а через ручей пришлось переправляться верхом на ослике. Особенно сильно солнце печет часа в три, и я осталась в одной блузке, не боясь простудиться, потому что воздух здесь очень здоровый. Вода в ручье прозрачная, свежая, и видно дно, хоть вниз и сбегает бурный поток. Голову надо на всякий случай прикрывать от солнца, никакие другие предосторожности здесь не нужны. Весь день мы проводили на воздухе и вечером шли в столовую с хорошим аппетитом. Потом играли в шашки или домино, пока не чувствовали, что ужин усваивается нормально и можно идти спать, тем более что мы действительно устали. Такова жизнь в кордовских горах, восемнадцать лет назад мы ездили туда на две недели с папой и мамой, надеялись, что пройдет моя астма, в октябре будет ровно восемнадцать лет. Но, вернувшись в Буэнос-Айрес, я опять почувствовала себя плохо.

В этом году мать Пакиты поедет в Кордову, после свадьбы дочери. Вот бы мне оказаться на ее месте и снова увидеть горы. Из нашей гостиницы меньше чем за час можно было доехать в двуколке до старинного городка с развалинами католической миссии и древней церковью, построенной иезуитами. Каждый камень с годами будто ожил и лучится верой. Перезвон утренних колоколов так музыкален, что с ним не сравниться ни одному инструменту. Мать Пакиты войдет с мужем в церковь, и они возблагодарят Бога за жизнь, прожитую в тяжких трудах, но отмеченную благословением Господним. Для матери Пакиты это будет первая в жизни поездка, а отец никуда не уезжал из Вальехоса с тех пор, как приехал из Испании. Но они увидят, что все их жертвы вознаграждены, ибо они выполнили свое предназначение – вырастили дочь, дали ей образование и указали путь в жизни. Отец Паки – очень молчаливый человек, слова из него не вытянешь, но как ни зайдешь в его мастерскую, он неотлучно там, сидит и шьет.